Нет у любви бесследно сгинуть права...

Подумайте, каково мне тогда было видеть: все плачут, суетятся, сбираются! И я суечусь. Куда еду, не знаю, и где буду жить, не ведаю, только что слезами обливаюсь. Я еще и к ним ни к кому не привыкла; мне страшно было только в чужой дом перейтить. Как это тяжело! Так далеко везут, что никого своих не увижу; однако в рассуждении для милого человека все долнша сносить; стала я сбираться в дорогу; а как я очень молода, никуда не езжала, и что в дороге надобно, не знала никаких обстоятельств, что может впредь быть: обоим нам и с мужем было тридцать семь лет. Он вырос в чужих, жил все при дворе; он все на мою волю отдал; не знала, что мне делать, научить было некому. Я думала, что мне ничего не надобно будет, и что очень скоро нас воротят. Хотя и вижу, что свекровь и золовки с собой очень много берут из бриллиантов, из галантереи, все по карманам прячут, мне до того и нужды не было: я только хожу за ним следом, чтоб из глаз моих куда не ушел; и так чисто собралась: что имела при себе, золото, серебро, все отпустила домой к брату на сохранение; довольно моему глупому тогдашнему рассудку, изъяснить вам хочу, не токмо бриллиантов что оставить для себя и всяких нужд, всякую мелочь, манжеты кружевные, чулки, платки шелковые, сколько их было дюжин, все отпустила. Думала, на что мне там? всего не переносить; шубы все обобрала у него и послала домой, потому что они все были богатые; один тулуп ему оставила, да себе шубу, да платье черное, в чем ходила тогда по государе. Брат прислал на дорогу тысячу рублев, на дорогу вынула четыреста, а то назад отослала; думаю, на что мне так много денег прожить? Мы поедем на общем коште; мой от отца не отделен. После уже узнала глупость свою, да поздно было; только на утешение себе оставила одну табакерку золотую, и то для того, что царская милость.

И так мы, собравшись, поехали; с нами было собственных людей десять человек, да лошадей его любимых верховых пять. Я дорогою уже узнала, что я на своем коште еду, а не на обчем. Едем в незнакомое место, и путь в самый разлив, в апреле месяце, где все луга потопляет вода, и маленькие разливы бывают озерами; а ехать до той деревни, где нам жить, восемьсот верст. Из моей родни никто ко мне не поехал проститься, или не смели, или не хотели, бог то рассудит; а только со мной поехала моя мадам, которая за маленькою за мною ходила, иноземка; да девка, которая при мне жила: я и тем была рада. Мне как ни было тяжело, однако принуждена дух свой стеснять и скрывать свою горесть для мужа милого; ему и так тяжело, что сам страждет, при том же и меня видит, что его ради погибаю. Я в радости их не участница была, а в горести им товарищ, да еще всем меньшая, надобно всякому угодить. Я надеялась на свой нрав, что я всякому услужу. И так, куда мы приедем на стан, пошлем закупать сено, овес лошадям. Стала уже и я в экономию входить; вижу, что денег много идет. Муж мой пойдет смотреть, как лошадям корм задают, и я с ним; от скуки что было делать? Да эти лошади право и стоили того, чтоб за ними смотреть; ни прежде, ни после таких красавиц не видала; когда б я была живописец, не устыдилась бы их портреты написать.

Девяносто верст от города как отъехали, в первый провинциальный город приехали: тут случилось нам обедать. Вдруг явился к нам капитан гвардии, объявляет нам указ: велено-де с вас кавалерии снять. В столице, знать, стыдились так безвинно ограбить, так на дорогу выслали. Боже мой, какое это их правосудие! Мы отдали тотчас с радостию, чтоб их спокоить; думали, они тем будут довольны, обругали, сослали; нет, у них не то на уме. Поехали мы в путь свой, отправивши его, непроходимыми стезями, никто дороги не знает; лошади свои всё тяжелее; кучера только знают, как по городу провезти. Настигла нас ночь, принуждены стать в поле, а где, не знаем, на дороге ли, или свернули, никто не знает, потому что всё воду объезжали. Стали тут, палатки поставили. Это надобно знать, что наша палатка будет всех дале поставлена, потому что лучшее место выберут свекру, подле поблизости золовкам, а там деверьям холостым, а мы будто иной партии: последнее место нам будет. Случалось и в болоте; как постелю сымут — мокра, иногда и башмаки полны воды. Это мне очень памятно, что весь луг был зеленой, травы не было, как только чеснок полевой; и такой был дух тяжелой, что у всех головы болели; и когда мы ужинали, то мы все видели, что два месяца взошло, ардинарный большой, а другой подле него поменьше, и мы долго на них смотрели и так их оставили, спать пошли. Поутру, как мы встали, свет нас осветил, удивлялись сами, где мы стояли: в самом болоте и не по дороге; как нас бог помиловал, что мы где не увязли ночью; так оттудова насилу на прямую дорогу выбились.

Маленькая у нас утеха была, псовая охота. Свекор превеликий охотник был: где случится какой перелесочек, место для них покажется хорошо, верхами сядут и поедут, пустят гончих; только провождение было времю или, сказать, скуке. А я останусь одна, утешу себя, дам глазам своим волю и плачу сколько хочу.