Между тем начались у нас приуготовления к сговору нашему. Правду могу сказать, редко кому случилось видеть такое знатное собрание: вся императорская фамилия была на нашем сговоре, все чужестранные министры, наши все знатные господа, весь генералитет, одним словом сказать, столько было гостей, сколько дом наш мог поместить обоих персон; не было ни одной комнаты, где бы не полно было людей. Обручение наше было в зале, духовными персонами, один архиерей и два архимандрита. После обручения все его сродники меня дарили очень богатыми дарами, бриллиантовыми серьгами, часами, табакерками и готовальнями и всякою галантереею; мои б руки не могли б всего забрать, когда б мне не помогали принимать. Наши перстни были, которыми обручались, его в двенадцать тысяч, а мой в шесть тысяч. Напротив и мой брат жениха моего дарил: шесть пудов серебра, старинные великие кубки и фляши золоченые. Казалось мне тогда, по моему молодоумию, что это все прочно и на целый мой век будет; а того не знала, что в здешнем свете ничего нет прочного, а все на час. Сговор мой был в семь часов пополудни; это была уже ночь, и для того принуждены были смоляные бочки зажечь для свету, чтоб видно было разъезжаться гостям; теснота превеликая от карет была; от того великого огня видно было; сказывают, что около Ограды дому нашего столько было народа, что вся улица заперлась, и кричал простой народ: «Слава богу, отца нашего дочь идет замуж за великого человека, восставит род свой, и возведет братьев своих на степень отцову!» Надеюсь, вы довольно известны, что отец мой был первый фельдмаршал, и очень был любим народом, и до днесь его помнят. О прочих всех сговорных церемониях или веселиях умолчу, нынешнее мое состояние и звание запрещает; одним словом сказать: все, что можете вздумать, ничего упущено не было. Это мое благополучие и веселие долго ль продолжалось? Не более как от декабря 24 дня по 18 генваря день. Вот моя обманчивая надежда кончилась; со мною так случилось, как с сыном царя Давида Нафаном: лизнул медку, и пришло было умереть. Так и со мною случилось: за двадцать шесть дней благополучных, или сказать радостных, сорок лет по сей день стражду; за каждый день по два года придет без малого, еще щесть дней надобно вычесть; да кто может знать предбудущее! Может быть, и дополнятся, когда продолжится сострадательная жизнь моя.
Теперь надобно уже иную материю зачать. Ум колеблется, когда приведу на память, что после всех этих веселий меня постигло, которые мне казались на веки нерушимы будут. Знать, что не было мне тогда друга, кто б меня научил, чтоб по этой скользкой дороге опаснее ходила. Боже мой! какая буря грозная восстала, со всего свету беды совокупились! Господи, дай сил изъяснить мои беды, чтоб я могла их описать для знания желающих и для утешения печальным, чтоб, помня меня, утешались. И я была человек, все дни живота своего проводила в бедах, и все пробовала: гонения, странствия, нищету, разлучение с милым, все, что кто может вздумать. Я не хвалюсь своим терпением, но о милости божией похвалюсь, что он мне дал столько силы, что я перенесла, и по сие время несу; невозможно бы человеку смертному такие удары понести, когда не свыше сила господня подкрепляла. Возьмите в рассуждение мое воспитание и нонешнее мое состояние.