Нет

– Ну и иди к ебеням! Я, между прочим, взрослый человек, ты думаешь, мне нужны на хуй твои подачки?

Он поразителен все-таки. Он же не блефует, вы понимаете, он же в данный конкретный момент совершенно твердо, истово верит, что ему не нужны «мои подачки».

– И вообще – ты думаешь, я за эту химию бабки брал? продавал налево? Я себе представляю, что ты думаешь, ты всегда думаешь обо мне такое, что если бы меня хоть немножко волновало, что ты обо мне думаешь, я бы давно должен был застрелиться к чертям!

– А если тебя не интересует, что я думаю, можешь не рассказывать, что ты с ней делал. На хуя мне это слушать?

O – осекся. Действительно, что? И интересно – как он выкрутится сейчас?

– Нет, я тебе все-таки расскажу, потому что я хочу, чтобы ты перестал чувствовать одного себя таким умным, таким предусмотрительным, блин, – …красиво выкрутился, ничего не скажешь.

– …таким наблюдательным; так вот – я давал ее тем, кто мне нужен, кто важен мне, – я поддерживал свои связи, о которых, кстати, ты же, дорогой Саша, объяснял мне, что они важнее всего, ты помнишь? Я не мог, понимаешь, не мог не делиться, потому что разные важные люди знали, что у меня есть канал, и если бы я не поставлял им – они бы переменили свое ко мне отношение, а это – непрактично, как любит говорить мой брат Сашечка, это – непредусмотрительно.

Да, брат Сашечка своей ролью учителя жизни тронут до глубины души.

– Ну, прекрасно, умница, молодец, правильно я понимаю, что теперь у тебя достаточно связей с важными людьми, чтобы ты сам нашел, чем обеспечивать жену и ребенка?

А вот тут мы попались, тут нам непонятно, куда дальше грести, потому что недаром, недаром же мы позвонили мне через сорок минут после того, как я приземлился в Москве, и так нарочито, так легко попросили свидеться-пообедать: «Соскучился же, я тебя сколько? – месяц не видел? – ну, назначь где?» Тут интересны, кстати, механизмы моего собственного сознания – на секунду (ровно на секунду, на ту секунду, за которую подхватил с конвейера сумку) мне безумно захотелось поверить, что – и правда… Но тут вспомнил предостережения Щ, передернулся, немедленно и автоматически подумал, сколько денег я могу Виталику дать, когда попросит, – и озверел, и решил, что ни копейки не дам. А он пока что и не просил, кстати, но встретил меня в «Таратайке» такой весь осиянный и ласковый, что мне немедленно стало ясно – у него все плохо, хуже некуда, и я немедленно озверел окончательно, почувствовал себя, как юная девушка, которую хотят охмурить и выебать, и сказал нежно: ну, как поживает Таня Лаврухина, как Еввка, как работа? – и за три минуты мы пришли к состоянию, когда он дергал висящую на стене подкову, пока та не свалилась ему на колено, и орал: «Это совершенно не твое собачье дело!!!» – и хотел бы я знать, о чем именно (наверное – обо всем сразу) он это орал? Но больше всего меня интересовала история с химией. Так химию он, оказывается, раздавал направо и налево важным людям, связи поддерживал. Ну что же, вот пускай и ищет себе сейчас средства к существованию через свои поддержанные связи.

– Да, представь себе, у меня достаточно связей! И если бы мне не предлагали отличную работу только с января, я бы вообще не стал обращаться к тебе ни за чем!

А. Вот как. С января.

– А я думал – ты соскучился, месяц меня не видел.

Неловко, да? И он вдруг вздохнул и очень спокойно заговорил; обиженно, да, но спокойно:

– Я соскучился и месяц тебя не видел, и очень тебе, между прочим, был рад, и это не я начал портить нашу встречу, а ты стал читать мне нотации, мы бы уже вполне могли закончить говорить о делах и пообщаться как люди. Знаешь, до какой степени мне надоело, что каждый раз, когда мы встречаемся, мы говорим о делах? Я чувствую, Сашка, что мы постепенно отдаляемся. Мне от этого не очень хорошо. Я совершенно не хочу, чтобы мы превратились, знаешь, в эдаких братьев, которые во всем поддерживают друг друга – а поболтать ни о чем, кроме дел, не способны. Я не хочу. Я, кстати, редко тебе это говорю, но вот скажу: ты очень много для меня значишь, очень. Я всегда видел в тебе – и до сих пор вижу – некоторую фигуру для подражания – ты это понимаешь, наверное. Ты умный, смелый, удачливый, ты знаешь, чего хочешь, к чему идешь. Я тоже так умею, я знаю, что умею, но иногда у меня не получается – а у тебя получается всегда, но я тебе не завидую – я просто тоже хочу быть, как ты, я пытаюсь, и многому, кстати, у тебя учусь, да. Как, наверное, младшему брату и положено.

Сердце мое, сердце, почему ты больше не отзываешься на эти речи, как же ты, бедное, устало.