Нет

– Иногда, Сашка, я думаю, что я мог бы быть, как ты, таким, знаешь, цельным, успешным, но у меня что-то не сложилось, что у тебя сложилось, мне не хватило удачи, что ли, или связей, или обаяния, богом данного, – чего-то не хватило, чтобы быть как ты, умным-богатым. Я, знаешь, когда-то понимал, что ты больше меня читал, или больше успел, или лучше что-то умеешь, я себе говорил: он старше на пять лет, у него пять лет форы, я через пять лет такой тоже буду, но вот я вспоминаю тебя пять лет назад – у тебя уже все было зашибись, у тебя были связи, ты же уже начал сталкать, да? – и вот я сейчас такой, как ты тогда, а никакая особая удача мне до сих пор не сыграла. Кроме удачи быть твоим братом. Это я искренне тебе говорю.

Значит, удача мне всегда играла, всегда удача. Восемь лет назад Щ привел меня к Арсену; через две недели в эйлатском аэропорту мне дали мой первый набор – двенадцать сетов, – и я все сделал, а потом, когда скатал сеты дрожащими руками в туалете – тогда еще в Шереметьево-3 возили из Израиля, – я начал невыносимо, выворачиваясь наизнанку, блевать в унитаз, и у меня так подскочила температура, что перед глазами плыло, и прямо в аэропорту мне пришлось пролежать в травмпункте два часа ничком – и я помню, кстати, что от прикосновения стимулирующего биона (медсестра с грацией циркового медведя и очень робкими глазами) дернулся и едва опять не сблевал, и думал – больше никогда-никогда. И наутро пришел к Арсену с сумкой и получил свои первые большие деньги – и не смог сказать: «Никогда-никогда», а назначил снова на через три, что ли, дня. Сегодня утром, в полупустом аэропорту, мне вдруг стало так странно и тяжело: я понял, что автоматически считаю минуты, проходя паспортный контроль, – при том, что впервые за восемь лет иду с израильского рейса чистый, без сорока пяти шариков на руках, переливающихся и слепящих. Что вообще последний раз иду с израильского рейса… ну, не последний, но последний в какой-то мере. Словом, вы поняли.

– Виталик, ради бога, только не начинай опять песню о моей удаче и моих связях, и о том, что знай ты все, что я знаю, ты бы все мог как я или еще лучше. У меня сейчас нет сил.

Оскорбился, что я не ответил на его сентимент сентиментом.

– Послушай, я вообще устал, я только что прилетел, у меня очень мало времени в Москве и очень много дел. Извини, я должен сразу тебе сказать: сейчас я не смогу занять тебе ничего. Я переезжаю в Израиль, к Яэль, через две недели – мы женимся. Все заработанные мною деньги теперь принадлежат нам с ней. Я понимаю, что тебе может быть нужно взять в долг, но это не ко мне.

Ух, какое у него лицо стало. Бедный.

Глава 63

Вообще-то Щ понимал, что не надо бы этого делать, потому что как ни старайся, а на нее все равно капает иногда водой (носок – шорох – носок) и может, не дай бог, закоротить или еще что-нибудь – но так это было трогательно и так восхитительно, что удержаться у Щ не было никаких сил – и он играл с Пылесосом в одну и ту же игру все то время, пока лежал в джакузи: кидал носок подальше, смотрел, как Пылесос, виляя механической попой и подволакивая левую заднюю лапу (вот опять она шуршит по стеклянным кирпичам подсвеченного, подогретого пола – ничего не удалось с этим сделать ни самому Щ, ни технику из «Сименса», выпучившему глаза на такую реликвию и собравшему пол-отдела посмотреть на Пылесоса вблизи), волок неровно прикушенный носок назад, к Щ. Щ сполз поглубже в воду и смотрел на собаку сквозь прозрачную стенку джакузи; толстое стекло то утягивало псу бока до состояния песочных часов, то, наоборот, раздувало механическое тельце в неравнобокий контур. Вода почти остыла, но Щ поклялся себе не вылезать из ванны, пока не добьет том (носок – шорох – носок), и теперь надо было выпрямиться, сесть, дотянуться до пульта на полочке, пустить воду погорячей – но не было сил, и Щ лежал и тихо мерз, листая страницы, понимая уже, что ничего не найдет. Сваленные у ванны шесть или семь книг – два тома переписки Годоли и Беделюкса, еще какой-то Беделюкс отдельно и сборники статей, выпущенные ИБИСТом в последние три или четыре года, – все были о биомиксинге и все так жестко молчали на тему, интересующую сейчас Щ, – вернее, на единственую тему, интересующую Щ в последний месяц, – что потихоньку Щ (носок – шорох – носок) начал верить в то, что представлялось правдой с самого начала: кажется, никто раньше, кажется, он первый. Четыре сета, и раньше ничего подобного, страшно, страшно – но так захлестывает азартом, так поднимается в груди… Четыре сета с… с чем?