Несущая смерть

– Тронутая Богиней? – Хана подняла голову, и сердце забилось быстрее.

– Видеть. – Пётр вытянул руку. – Красивая девочка. – Поднял другой кулак высоко в небо. – Богиня. – Он свел руки вместе. – Зрячие. – Гайдзин закатал рукав, провел пальцем по голубым линиям вен под невероятно бледной кожей. – В ней.

– Во мне?

– В тебе, – кивнул Пётр.

Она бродила по дворцовым залам, прислушиваясь к своему голосу.

Мимо статуй Лиса-хранителя у каждого дверного проема, свернувшегося в кольцо на девяти развевающихся хвостах, с яркими и смеющимися каменными глазами. В те дни, когда ками Шимы ходили по земле, каждый благословлял свой народ прикосновением – даром из царства духов. Тигр наделял свирепостью, Дракон – храбростью, Феникс – стойким видением и артистической искрой. Лис преподнес самый причудливый дар из всех – сверхъестественную удачу.

Вообразив армию, топающую по мертвым землям к Кицунэ-дзё, Хана задалась вопросом, как долго продлится везение.

Она прошла по гранитным залам, мимо гобеленов, изображающих мифы Шимы. Смерть Богини Идзанами. Поиск, закончившийся неудачей, который организовал ее муж в подземном мире Йоми. Клятва жены убивать по тысяче жителей Шимы каждый день. Согласно легенде, Господь Идзанаги ответил: «Тогда я буду дарить жизнь полутора тысячам».

Всякий раз, когда Хана слышала историю, даже будучи маленькой девочкой, она всегда думала, что клятва Идзанаги будет слабым утешением для тысячи тех, кто уже умер в тот день.

Как много смертей. Была ли война делом рук богов, как сказала Мичи? Значит, Создатель и Вестница конца Эндзингер внесли свою лепту в разворачивающуюся катастрофу? Существовала ли Богиня гайдзинов каким-то образом внутри Ханы, как настаивал Пётр? Или все они – просто игрушки для бессмертных?

Или Юкико права? Неужели боги участвовали в этом не больше, чем ветер или дождь?

Они с Йоши росли бесклановыми, у Ханы никогда не было ками, которому можно помолиться. Никаких Драконов или Лисов, приглядывающих за ней.

Ни одна отчаянная мольба о куске еды или месте для ночлега не была услышана.

Если боги и существовали, из сточной канавы их оказалось довольно трудно разглядеть…

Хана взглянула на запястье, на бледно-голубые каракули, проступающие под кожей.

Может, я искала не в том месте.

Так она и бродила по верандам, пронизанным холодом, иногда заглядывала на кухню и прихватывала кусочек медового кекса по привычке, рожденной вечным голодом. Болталась повсюду с набитым ртом, быстро жуя. Слушала мелодию стали и железа, тихое бормотание воинов, разглядывающих сквозь стволы орудий войну, в которой они навряд ли смогут победить. Прислушивалась к топоту ног слуг, придворных, прячущихся по углам, оценивающих ее прищуренными глазами, – этот отброс общества, которая называет себя Танцующей с бурей.

Бледная тень рядом с чистокровной дочерью Кицунэ, убившей сёгуна, положившей конец династии и призвавшей к восстанию всю страну.

Притворщица.

Хана почти слышала их шепот.

Подделка.

Она подумала о брате. Лишь боги знают, где он сейчас. Обхватила плечи руками, задаваясь вопросом, стоит ли утруждать себя молитвой о безопасности Йоши божествам, которые никогда ей не отвечали. Все происходит чересчур быстро. А ей нужно за что-то держаться. За что-то крепкое, основательное, как горы.

И вдруг Хана услышала голос. Рокот баритона проник в живот и выпустил на свободу бабочек. Улыбка на губах стала шире, когда она завернула за угол в додзё и увидела его, стоящего в окружении целого леса тренировочных манекенов. Высокий, неухоженный, но красивый грубой мужской красотой: борода уложена в виде смешных шипов, татуировка Феникса на массивном бицепсе прорезана глубокими шрамами. Акихито.

Акихито и Мичи…

Девушка стояла на коленях рядом, с прекрасным ярким румянцем на щеках и парой тренировочных мечей в руках, а манекен перед ней практически плакал от облегчения, вызванного минутной передышкой.

Мичи улыбалась, и пряди волос цвета воронова крыла прилипли к потному лицу. Акихито тоже улыбался, большие руки сжимали шкатулку из сосны, украшенную причудливыми тонкими узорами, – футляр для свитков с рельефным изображением цветущей вишни и иероглифами, означающими слово «истина».

Мичи взяла коробку, поклонилась, стоя на коленях, и засмеялась. И смех прозвучал, как музыка. Акихито неуклюже поклонился в ответ, покраснев, а девушка быстро поднялась, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку, легко положив одну руку здоровяку на предплечье.

И бабочки в животе Ханы сложили крылышки и умерли, а сердце превратилось в кусочек льда, с лица исчезла улыбка, и не осталось ничего. И никого.

И она – никто.

Она уходила так быстро, как только могла, стараясь не переходить на бег, взглянула на запястье, где тонкой голубой ниточкой прямо под кожей бился пульс.

И никто, кроме меня.