Юкико снова глубоко вздохнула, чувствуя Буруу внутри головы, жар, вплетенный в тепло ее лона. И, закрыв глаза, сконцентрировалась на стене, которую возвела между собой и силой. Плотина чистой воли, сдерживающая дар в разуме. И, сосредоточившись на крошечной трещинке, через которую она позволила Кеннингу просочиться, сжала кулаки и шагнула внутрь.
Ураган огня. Пылающий в душе тысячей красных солнц. Юкико почувствовала, как горит и разливается алое тепло с губ плоти на спину грозового тигра.
Ею овладел страх, бездна разверзлась под ногами и тянула к себе. Обдуваемая горячими ветрами, с трудом переводя дыхание, Юкико открыла глаза и принялась наблюдать за танцем огня… сжигающего, обволакивающего, принадлежащего животным и людям, которых она ощущала, когда в последний раз убирала стену. Но теперь все стало по-другому – то был жар не только Буруу и детей, растущих у нее в утробе, а еще тысячи жизней, сверкающих в волнах.
И с широко распахнутыми глазами, со слезами, струящимися по лицу, Юкико познала истинную огненную бурю.
Песнь всего мира.
Ритмичное существование – не просто отдельных искр, но
Она могла чувствовать все.
Все.
Юкико потянулась к Краю вечных бурь, лежащему впереди, к вспышкам жара, гнездящимся и парящим вокруг отвесных гор. Она заметила следы морских драконов, змеями рассекающих волны, а затем узрела и самих драконов и одновременно ощутила их отголоски, тянущиеся длинными пылающими лентами, кружащими над исчадиями преисподней, обвившими основания островов. Огромные и похожие на рептилий, древние, как луна и звезды, дремлющие под колыбельную Сусано-о. Чешуя толщиной с городскую стену. Сердца, огромные, как крепости, перекачивающие кровь, как океаны, по венам, широким, как проспекты. Сила и величие, которых она никогда не представляла.
От улыбки, расцветшей на губах, захотелось заплакать.
Потянувшись назад тем же путем, каким они летели сюда, Юкико нащупала кончиками пальцев края Шимы. Она чувствовала, как Кайя, размытая на немыслимом расстоянии, беспокойно спит под карнизом Кицунэ-дзё. Как свернулся калачиком у ног Мичи маленький Томо, мечтая об ужине.
Юкико протянула руку над крепостью и почуяла пульсацию всего, что жило внутри: самураев на стенах, слуг, встающих раньше солнца, старого даймё в кабинете, гильдийцев, запертых в подземельях, даже ослепленного безумца, прикованного цепями в самой глубокой, темной камере и страдающего от лотосовой ломки.
Инквизитор.
Вместо глаз – кровавые дыры, черные, как трещины мертвых земель, которые увеличиваются с каждым сезоном и землетрясением и ведут вниз, вниз, лишь боги знают – куда.
Инквизитор улыбался ей. Твердый, как железо, опутанный цепями, губы раздвигаются, обнажая испятнанные зубы. Пустые впадины там, где раньше находились глаза, замотаны окровавленной марлей, однако Юкико не сомневалась: он видит ее столь же хорошо, как и она – его.
Он смотрит на нее незрячими дырами цвета трещин мертвых земель, ведущих вниз.
Вниз.
А за ними…
– Нет!
Юкико зажмурилась и спряталась за тотчас воздвигнутой стеной, вернув барьер на место. Губы и подбородок покрылись коркой замерзшей крови. Она прижалась к спине Буруу, дрожа от холода и чего-то еще. Волнение арашиторы было очевидным, но она не пустила тревогу тигра в себя, оставила снаружи и заперлась.
Кончики пальцев покалывало, а в голове звенело от песни жизни и воспоминаний о незрячих глазах, смотрящих прямо на нее.
Буруу начал рычать и поскуливать, пока она, наконец, не приоткрыла щелочку и не позволила себе просочиться в разум грозового тигра: старое, знакомое тепло, потрескивание камина в любимой гостинице, когда устраиваешься поудобнее на подушках и знаешь, что тебе рады. Что ты – в безопасности.
Юкико покачала головой.
Юкико опять покачала головой, пытаясь забыть окровавленный, невидящий взгляд.