Несущая смерть

Воздух наполнился огнем еще одного залпа сюрикенов, выпущенных преследующими их броненосцами. Каори почувствовала, как мимо щеки просвистел снаряд, как перекосило лестницу, когда в нее врезался другой, отбросив на несколько футов и оставив болтаться на единственном подрезанном канате. Закричала Эйко. Завыл ледяной ветер, вызывая слезы на глазах, покрывая инеем ресницы.

Каори вплела свои пальцы в ладонь еще крепче.

– Отец!

Скользят.

– Каори! Держись крепче!

Скользят.

– Держись!

Сжать. Крепче.

Внезапный хаос. Испуганные голоса, эхом отдающиеся в воздуховодах Землекрушителя, пустое бормотание сятеев, замерших в оцепенении, уставившихся в никуда.

Шепот со всех сторон, сливающийся в факт, который почти невозможно постичь.

Синдзи взял Кина за руку, и тот зашипел от боли, когда кончики пальцев собрата коснулись обожженной плоти.

Глаза Синдзи широко распахнулись, превратившись в блюдца, пока рука была прижата к стрекочущему устройству мехабака.

И когда юноша заговорил, голос прерывался, будто его ударили под дых:

– Первый Бутон мертв… – Слова отдавались эхом в воздуховоде, внутри которого они прятались, перекрывая вялое дребезжание стальной сетки. – Первый Бутон мертв…

Кин недоверчиво уставился на Синдзи.

– Боги небесные…

– Двести лет, – выдохнул Синдзи. – Он просидел в Главдоме целых два века. И кто теперь, черт возьми, сможет занять его место? Да никто! С ними покончено, Кин!

Кин ничего не сказал, перекатился на спину, чуть не плача от боли. Кисти, предплечья, голени и ступни покрылись волдырями, слои кожи сдирались, как змеиная чешуя. И, хотя пот обжигал раны, юношу равно трясло от дрожи с головы до ног. Мучения стали почти нестерпимыми, и сознание постепенно отделялось от плоти, целиком погружая Кина в шоковое состояние. Но ему нельзя останавливаться на достигнутом. Не сейчас, когда он близок к цели.

Землекрушитель снова остановился, оглушительные шаги смолкли, когда весть о кончине Тодзё распространилась по частотам. Тело замерло в неподвижности, но не голова, и в ту же секунду внутренности Кина скрутило. Ему было так больно, что он едва мог пошевелиться.

– У тебя есть аптечка? – прошипел он сквозь зубы.

– К сожалению, нет, – ответил Синдзи.

– Боги, я сейчас сдохну… – Он зажмурился. Стиснул зубы.

Просто дыши…

– Еще немного. Мы почти над двигателями. Я установлю заряды. Но надо поторопиться, пока они не пришли в себя после известия о смерти Тодзё.

– Оставь меня здесь.

– В одиночку мне не справиться, Кин. Ты должен двигаться.

Кин попытался перевернуться на живот, лицо его исказилось, и на фоне поджаренной плоти яркой белизной сверкнули зубы.

– Не могу…

Синдзи уставился на него, поджав губы и барабаня пальцами по нутру воздуховода.

– Почему ты здесь, Кин-сан?

– В этом воздуховоде?

– Нет, я хотел спросить, почему ты восстал против Гильдии?

Кин снова закрыл глаза. Сделал глубокий, успокаивающий вдох, по легким пробежала дрожь.

– То, что они делают, неправильно. Они убивают землю, душат небо…

– Нет, – Синдзи покачал головой. – Люди не просто так просыпаются в один прекрасный день и отбрасывают подальше все, во что их учили верить. Почему ты тут на самом деле?

Кин открыл глаза. Облизал потрескавшиеся губы.

– Девушка…

– Ах, вот оно что.

– Юкико.

– Танцующая с бурей?

– Для меня она – Юкико, – прошептал он.

– Тогда представь ее в конце канала, Кин-сан. Жду тебя. Все, что тебе нужно сделать, подползти к ней.

– Но ее там нет…

– Кин, – сказал Синдзи, и в его голосе прозвучало железо. – Ползи.

И он пополз. Перекатившись на живот и подтягиваясь из последних сил. Поверхность металла, похожая на наждачную бумагу, царапала тело, а впаянные соединения впивались в кожу, как крючки. Пот выжигал глаза, лопались волдыри, по подбородку нитями стекала слюна.

Голова опущена, веки как будто вырезаны из бумаги.

Прополз еще один фут. И дюйм. Как раз до следующей линии припоя. До следующего поворота. До нового уровня.

Теперь глаза закрыты, каждое движение – как у машины. Которая не чувствует боли.

Кожа слезает кусками. Голая плоть скрежещет по смазанному железу. Он уже не чувствует ничего.

Вообще ничего.

В сознании возник ее образ, выцветший и скрюченный по краям, как старая литография, – запечатлевшийся в мыслях целую жизнь назад. Стоя под дождем у могилы отца, она смежила веки, когда наклонилась ближе. Губы, похожие на примятые лепестки розы, касаются его собственных. Легкие, как перышко. На плечи сладкими волнами ниспадает занавес волос. Чернее ночи. Все ради нее. Все это.

Ползи, черт бы тебя побрал.

Жар на коже. Двигатели заревели громче. Он открыл глаза и увидел справа вентиляционную решетку, сквозь которую был виден пол машинного отделения. Рычащие поршни, коробка передач, вращающаяся, как открытый рот, полный заводных зубов. В углу, склонив головы, стояли мастера-политехники. Неуверенные голоса, едва слышные из-за шума двигателей.

Кин откатился от вентиляционного отверстия, позволив Синдзи приступить к откручиванию решетки изнутри. По интеркому разнеслось потрескивающее объявление.