Небо пылало, броненосцы ревели и рушились с облаков, стонал металл, огонь сюрикенов и пропеллеры разрывали клубы дыма, и поверх всего размазывались иссиня-черные пятна. И сквозь какофонию, сквозь визжащий оркестр из металла и звуки симфонии костей и крови Мичи услышала отдаленный гром, подобный биению пульса в ее венах, биению сердца в груди.
Отдаленный рев. Схожий с ударами пульса. Но он приближался.
– Давно пора,
Рык, раскалывающий воздух, песня молний и грома, ритм взмахов могучих крыльев.
Рев эхом разнесся по долине, по городу, отражаясь от горящих улиц, от разрушенных стен, повторяясь среди лязга стали, боевых кличей и предсмертных хрипов, проклятий и молитв. И, взглянув на светлеющий запад, Мичи поняла, что
Во главе – Юкико и Буруу – и воздух вокруг них дрожал от рева арашитор.
Как в старых сказках называлась группа грозовых тигров?
Стая – слишком простое слово. Бездушное и примитивное, чтобы описать величественную картину. Широкий размах крыльев, как у неболётов, жестокие когти и крючковатые клювы, перья девственно-белого цвета и оттенка темного агата. Свирепые, сверкающие и прекрасные, они опускались подобно молотам и безупречным лезвиям из дамасской стали – такого зрелища никто не видел более ста лет.
Мичи покачала головой, подняла клинки вверх и тоже взревела.
И ей в ответ взревели грозовые тигры, пикирующие в рассветном небе.
40
Опавшие цветы
– А-а-а, – улыбнулась Хана. – Прошу прощения.
Катя закивала в ответ. И, протянув руку, стянула защитные очки с лица Ханы.
Свет костра показался ярким, практически ослепляющим после мрака. А потом все пошло прахом.
Глаза у Кати чуть не выпали из орбит, губы приоткрылись, обнажив заостренные зубы.
Хана сперва подумала, что женщина собирается укусить ее, пока не увидела, как у той на глаза навернулись слезы, и Катя отстранилась, словно боясь прикоснуться к девушке.
Святая мать посмотрела на Хану через языки пламени, на ее лице смешались отчаяние и возмущение.
– В чем дело? – спросила Хана, переводя взгляд с одной Зрячей на другую. – Что случилось?
Мать Наташа что-то произнесла с горечью в голосе, но Хана все равно не смогла ничего понять.
Катя поднялась на ноги: глаза потемнели от ярости, с губ свинцовыми плевками срывались непонятные слова на морчебском.
– Что не так? – взвыла Хана. – Ради любви к богам, в чем дело?
Мать Наташа вытащила из складок своего одеяния изогнутый блестящий нож. Хана напряглась, когда женщина встала, и мысленно метнулась к разуму Кайи, чтобы позвать грозовую тигрицу на помощь.
Но по выражению лица Наташи было ясно: та не собиралась причинить Хане никакого вреда.
В ее глазах была лишь печаль, когда она, прихрамывая, обогнула очаг, держа лезвие плоской стороной вверх, чтобы девушка увидела свое отражение.
Дрожащими пальцами Хана потянулась к лицу, и ее отражение сделало то же самое. Кожаная повязка, бледная кожа, пряди выгоревших светлых волос. Но под бровями, там, где девушка должна была увидеть радужную оболочку, сверкающую, как чистый розовый кварц, было только грязно-коричневое пятно.
Глаз прекратил светиться.
Катя выбежала из шатра, резко отдернув полог, и внутрь ворвался шквал черного снега. Хана взяла у Наташи лезвие, приложила к щеке, потерла глаз, безмолвно умоляя дать ей объяснение, сказать хоть что-нибудь, что придало бы смысл миру, который внезапно перестал существовать.
Мать Наташа опустилась рядом с ней на колени и, взяв Хану за руку, прошептала что-то на языке Шимы. Слова, от которых земля ушла у девушки из-под ног.
– Нет мужчина, – сказала она. – Зрячие. Нет мужчина.
– Боги, нет, – выдохнула Хана.
– Испорчена.
Хана скользнула в гладкое, как стекло, тепло Кайи, предупреждающе вскрикнув. Грозовая тигрица вскочила на ноги, ощетинившись, готовая ринуться в шатер и разорвать чужих женщин на куски.
Хана заставила арашитору повернуться, посмотреть на Катю, когда та направилась к здоровяку. Она увидела, как женщина протянула руку за спину и выхватила один из ужасных серповидных клинков. Акихито шагнул к ней с поднятой боевой дубинкой, требуя объяснений. Кайя предупреждающе взревела и бросилась вперед, по перьям пробежала молния.
Но… люди слишком далеко…
Слишком поздно.
И когда Катя крутанулась на месте, рассекая шею Акихито от уха до уха, Хана закричала.
Александр дернулся, когда Катя перерезала горло здоровяку. Лицо женщины исказилось от ярости, сверкнули острые зубы.
А Зрячая заорала во всю глотку, призывая маршала и воинов к оружию – к оружию!
– Сергей! – взвизгнула она. – Нас предали!