Несущая смерть

Каори стояла неподвижно, как камень, с вакидзаси в руках, нацеленным на горло руководителя группы. Серебряные клинки лже-особи находились на волосок от яремной вены Каори, ее сонной артерии и глаз.

Лезвия мерцали, а эхо капель чи заполняло промежутки между вдохами.

– Вы – мятежники, – заявила Каори.

– Лишь несколько из них, – ответила лже-особь. – А вообще нас много.

– Как и нас.

– Я насчитала самую малость.

– Посчитай еще раз.

– Вы – Кагэ, которые остались в Йиши. – Лже-особь взглянула на Ботана и Маро. – Те, кто отказался последовать за Юкико в Йаму. Она рассказала нам о вас.

– Не сомневаюсь.

– Вы поднялись сюда по системе трубопроводов? Впечатлена вашей доблестью.

– В устах такого человека, как ты, это абсолютно ничего не значит.

– Меня зовут Мисаки.

– Твое имя не волнует меня, как и твоя похвала.

– Ты, наверное, Каори? Юкико сообщила нам о предательстве. О гильдийце по имени Кин. Не каждый из нас похож на него.

– Для меня вы все выглядите на одно лицо.

– Тем не менее нас кое-что объединяет. Или вы здесь для того, чтобы полюбоваться видом?

– Мы собираемся выжечь сердце Гильдии дотла. Уничтожить проклятую яму и все, что внутри.

– Тогда у нас общая цель. Но почему же наши клинки нацелены на глотки друг друга?

Повисла долгая тишина, наполненная далекими звуками клаксонов, каплями, ритмично падающими с промокшей одежды. Дыхание обжигало Каори легкие, пот заливал глаза, затуманивая мир. Мисаки просто смотрела на нее, клинки продолжали нависать над горлом Каори, а дыхание собратьев со скрежетом вырывалось из мехов на их оболочках.

Дыхание живых людей. Они думали, чувствовали…

– Каори. – Маро прочистил горло, и его голос прозвучал мягко и спокойно. – Возможно, в подобном союзе есть мудрость. Взрывчатка, которую они заложили, подтверждает правдивость их речей.

– Почему вы тут? – шепотом спросила Каори у гильдийки. – Правда… зачем?

– Чтобы все это разрушить.

– Ты говоришь о намерении. Но не о причине.

Мисаки взглянула на нее налитыми кровью глазами, маска на лице лже-особи ничего не выражала.

Когда Мисаки наконец открыла рот, голос у нее пылал страстью, в которую Каори с трудом могла поверить.

– У меня есть ребенок. Шуки. Ее отец покинул мир. Он мертв. Но его последними словами, с которыми он обратился ко мне, была мольба создать реальность, в которой наша дочь могла бы вкусить свободу. Она бы танцевала, а солнечные лучи играли бы на ее коже. Он погиб за мечту. И я, если понадобится, тоже умру, чтобы приблизить момент наступления этого будущего. И сделаю все возможное, чтобы обезопасить Шуки. Она должна дышать воздухом свободы. Я бы тысячу раз умерла, чтобы увидеть, как дочь проживает счастливую жизнь.

Каори моргнула, и уголки глаз защипало. Голос Мисаки, а мысли ее отца. Правда о том, что он сделал. Чем пожертвовал ради нее. Почему сделал свой выбор. Не Кина. Ни одного из них.

То был его выбор – и только его.

Мисаки коснулась вакидзаси Каори, отодвигая оружие девушки в сторону.

– Лотос должен гореть, Кагэ.

– Гореть, – эхом откликнулись ее спутники.

Каори вздохнула, протянула руку, и шепотом повторила:

– Гореть.

В воздух взмыли топтеры, раскачиваясь из стороны в сторону, как пьяницы на воющем ветру. Застучали барабаны, заревели осадные краулеры, по гусеницам с треском побежали молнии, описывая дуги в черном снегу. И с воплями ярости и жажды крови, прокатившимися по линии фронта, с флагами дюжины домов, поднятыми в отравленном воздухе, армия гайдзинов устремилась вниз по склону холма к городу Йама.

Лишь один человек стоял в одиночестве.

Пётр смотрел на тело Акихито, кровь которого до сих пор исходила паром на холоде. Как странно, что крупный и сильный мужчина вдруг стал выглядеть таким крошечным, а вся заключенная в нем энергия превратилась в пустой мешок с обвисшей плотью и сваленными в кучу костями.

Гайдзин поморщился, опустившись на колени рядом с телом Акихито, и металл на колене заскрипел. Пётр осторожно скрестил руки Акихито на груди и закрыл его невидящие глаза. Склонив голову, поцеловал кончики пальцев, прижал их ко лбу умершего и прошептал молитву.

– Прощай, мой друг, – вздохнул он. – Я так жалеть.

41 Образы потерь

Юкико чувствовала всех. Каждого. Они ждали в огне, пылающем за стеной, выстроенной в ее сознании. Арашиторы, черные и белые, роились в воздухе. А она сидела верхом на Хане, свирепом, гордом и остром, как меч. Она чувствовала облакоходов и железных самураев, которые сражались на борту неболётов. Пилотов корветов, ведущих воздушный бой сквозь ослепляющий дым. Солдат Кицунэ, умирающих, чтобы защитить родной дом. Воинов Тора, сражающихся, чтобы отомстить за сёгуна. И свирепых гайдзинов, которые спускались с холма, чтобы рассчитаться за гибель павшей Святой матери. И все эти люди и звери двигались, кружились, падали, горели и бурлили. Но один из огней пылал ярче остальных. Его пламя сияло в Кеннинге точно так же, как и ее, Юкико, посылая рябь по пылающей воде.