Нестор Летописец

С. А. Бугославский обратил внимание на сходство двух сюжетов об освобождении из темницы заточенных в нее узников. В «Чтении о Борисе и Глебе» рассказывается, как два заключенных городскими старейшинами в тюрьму преступника, «вспомнив о чудесах, творимых Борисом и Глебом, начали молить Бога и святых страстотерпцев призывами в помощь, каясь в своих прегрешениях». И совершилось новое чудо: «И однажды ночью, когда они молились, вдруг открылся покров темницы, и свет засиял в ней. Они подняли глаза и увидели святых на двух разных конях и отрока перед ними{45}, держащего свечу, и, затрепетав, пали пред ними. Святые же сказали им: „Не бойтесь, знайте, что мы — Борис и Глеб, которых вы призываете в молитве своей. И вот теперь мы пришли освободить вас от этой скорби. Вы покаялись в своем прежнем прегрешении, и потому судья никакого зла не причинит вам, а отпустит вас с миром“. И когда это сказали, спали с узников оковы»[164]. Стражники, узнав о произошедшем, рассказали судье, и тот освободил заточенных.

Нестор отнес это чудо к княжению в Киеве Ярослава Мудрого, правившего в 1019–1054 годах. В другом Борисоглебском памятнике, «Сказании о чудесах Романа и Давыда», такое же чудо отнесено к княжению в Киеве Ярославова внука Святополка Изяславича, правившего в 1093–1113 годах. Однако здесь сообщается, что два узника были заточены в темницу не старейшинами, а самим князем, причем по ложному обвинению. Рассказ снабжен драматическими подробностями: святые освободили заключенных от оков, но лишили одного из них зрения «для уверения всех, если не станут верить», и обещали вернуть ему зрение через три дня. Они велели освобожденным предстать перед Святополком и заявить: «Зачем так делаешь и, не разобравшись, терзаешь и мучишь? И если не покаешься, не перестанешь так поступать, то пусть будет тебе известно, что наказания и мук не избежишь»[165].

С. А. Бугославский предположил, что Нестор писал житие князей-братьев в годы киевского княжения Святополка, его источником было «Сказание о чудесах Романа и Давыда». И чтобы обелить Святополка, автор «Чтения…» якобы перенес чудо с узниками лет на пятьдесят раньше — в годы княжения Ярослава Мудрого. Так как часть текста «Сказания…», содержащая эпизод об освобождении темничных сидельцев, была составлена около 1108 года, «Чтение…» написано не раньше этого года[166].

Хотя у датировки С. А. Бугославского нашлись приверженцы[167], его соображения сомнительны. Во-первых, возможно, что ходила молва о разных чудесах с освобождением узников — такие чудеса традиционны для житийной литературы{46}. Сам Нестор пишет: «Так же святые избавили многих, бывших в оковах и темницах, не только в одном месте, но и в других городах»[168]. Во-вторых, ничто не мешало книжнику, если он желал очистить имя Святополка от причастности греху несправедливого наказания, признать узников действительно виноватыми, как это он и сделал, но не переносить чудо на полвека раньше[169]. В-третьих, у этого чуда был обнаружен вероятный литературный источник — описание похожего события в так называемом Втором славянском житии чешского князя Вячеслава, или Легенде Никольского, причем совпадения разительны[170]. Наконец, предполагаемая С. А. Бугославским манипуляция с источником напоминает скорее малопочтенную работу политтехнолога, готового поступиться правдой, а не труд истово верующего книжника. Кроме того, как давно предположил П. В. Голубовский, и Нестор, и неизвестный автор (или авторы) «Сказания о чудесах Романа и Давыда» использовали записи, которые велись при Вышгородском храме Бориса и Глеба, где были погребены братья[171]. Текст «Сказания…» автор «Чтения о Борисе и Глебе», может быть, даже и не знал[172].

Итак, «Чтение о Борисе и Глебе» Нестор, скорее всего, завершил в 1081 году или вскоре после того. Возможно, он писал житие к торжеству освящения нового Борисоглебского храма, как предположил М. Д. Присёлков. Монах, обязанный исполнять повеления игумена, не мог самочинно взяться за длительный труд по созданию произведения довольно большого объема. А ведь написание этого жития было невозможно без знакомства с источниками и расспросов знающих людей — на это тоже требовалось свободное время, которым живущий в монастыре инок не располагал, если не получил благословения или повеления настоятеля. К тому же писчий материал, пергамент, был дорог, и едва ли книжник был в состоянии сам приобрести его в нужном количестве. Значит, Нестору вроде бы поручил писать житие Бориса и Глеба игумен. Или, по крайней мере, одобрил желание подначального монаха. У истоков Несторова труда мог стоять еще Стефан. Но заканчивал писать житие его автор уже при Никоне. Однако книжник ничего не пишет о повелении со стороны настоятеля. Поэтому, наверное, это все-таки был его собственный замысел.