Несломленная

Никто из них не знает всей правды. Наших темных секретов.

Еще газеты пишут, что мы отпраздновали победу ужином из хлеба, сыра и пиццы. Хлеб, сыр и пицца и правда есть, но не празднование. Мы вчетвером просто возвращаемся в нашу гостиницу «Трэвел Инн» у моста Патни и там в тишине едим. Будто никакой победы над Мартиной и не было.

В последующие дни становится очевидно, что мы с моим «папашей из ада» стали для репортеров навязчивой идеей. Они называют отца «непростым» и без конца пересказывают, как он в Бирмингеме наехал на английских болельщиков из-за натовских бомбардировок Сербии, в результате чего был арестован. Они в восторге от того, что мы живем в бюджетном отеле и ужинаем пролетарскими хлебом с сыром, сидя на кровати перед телевизором. Daily Mail выходит с заголовком «Хлеб и сыр в дешевой гостинице для новой звезды». Другая британская газета сравнивает «клоповник Докичей» с трехэтажными особняками в зеленой уимблдонской деревне, которые за 4500 фунтов в неделю снимают богачи вроде Мартины и русской звезды Анны Курниковой.

Один телеведущий сравнивает нашу гостиницу с притоном. «Она живет в дешевом борделе вниз по улице», – говорит Джулиан Татт, комментируя мой матч. Комната, в которой мы с родителями и Саво живем за 59,99 фунта в ночь, безусловно, очень скромна, но это никак не притон. Позднее Татт приносит извинения за свои слова под угрозой судебного иска от нас и гостиничной сети. Папарацци караулят меня на выходе из гостиницы рано утром. Снимают вообще нас всех, включая Саво.

Я стараюсь не обращать внимания на эту свалившуюся на меня славу и настраиваюсь на второй матч, против Катарины Студениковой из Словакии, на корте № 13 – телевизионном, но отдаленном. Собирается большая группа болельщиков, чьи лица выкрашены в зеленый с желтым, они кричат: «Оззи, оззи, оззи, ой, ой, ой»[10]. Несмотря на то что профессиональное теннисное сообщество Австралии приняло меня прохладно, болельщики никогда не отказывали мне в поддержке. Здесь они снова полны энтузиазма и шумны и вдохновляют меня. В начале матча я будто бы продолжаю играть с Мартиной и беру первый сет за 23 минуты – 6:0. Во втором, однако, я сдуваюсь; вторая подача меня подводит, и я проигрываю 4:6.

В третьем сете пять последовательных геймов завершаются брейками, и мои нервы на пределе. В одном из эпизодов матча линейный показывает, что у меня аут, хотя я уверена, что попала. Губы у меня дрожат, и я ловлю взгляд отца. У него на лице яростная гримаса – он тоже знает, что мяч был в корте. Как бы ни складывалась для меня игра, выражение его лица всегда наводит на меня страх, а уж тем более – когда я уступаю.

И вот в конце этого третьего сета я вижу, как он злится и нервничает. Он сидит в пятом ряду, и я слышу, что он громко отдает мне указания, но они тонут в шуме трибун, так что я не могу разобрать слов. Да и вообще, тренерские подсказки запрещены правилами, но правила ему не указ. Как и всегда.

Я цепляюсь за матч и вырываю третий сет 8:6.

После матча журналисты кидаются вдогонку отцу, пока он не успел скрыться в зоне для игроков. Он сердит. Потом я прочитаю, что он сказал, что «матч был очень плохой… совсем не такой, как предыдущий».

На пресс-конференции представитель WTA говорит журналистам задавать только «теннисные вопросы». Я говорю: «Сегодня было страшновато. Я немного потеряла свою игру и концентрацию, а вернуться в матч было трудно. Я сыграла не так хорошо, как против Мартины. Мартина заставила меня играть хорошо.

Мне нужно продолжать делать свое дело, но это сложно при таком внимании со стороны прессы. Конечно, для меня это все в новинку. Ко мне подходит много людей, и все знают, кто я такая. Но и уважают меня больше. Из Австралии мне пришло много факсов».

Они хотят узнать обо мне побольше. «Ваша фамилия произносится «Докик» или «Докич»?» – спрашивает кто-то.

Я пожимаю плечами: «Как хотите», – говорю. Когда он не отстает, я отвечаю, что «Докич».

Британский репортер спрашивает о родимом пятне у меня на лице. Я подтверждаю, что это родимое пятно. Спрашивают, как с начала турнира изменилось отношение ко мне в раздевалке. Конечно, я не рассказываю, что папа не разрешает мне задерживаться в раздевалке. Это одно из его правил: я должна убраться оттуда как можно быстрее. Разговоров с игроками нужно избегать всеми возможными способами.

Меня спрашивают, как далеко я могу пройти на этом Уимблдоне, но я объясняю, что сетку не видела. Я даже не знаю, с кем мне играть в следующем круге. На самом деле сейчас в отличие от кануна своего первого матча, я отчетливо чувствую давление. Постепенно я осознаю, как победа над Мартиной легла на мои плечи тяжелым грузом высоких ожиданий. В придачу к этому за мной теперь везде ходят толпы фанатов.