Несломленная

Я прочитала, что глава WTA Барт Макгуайр до конца недели запретил отцу появляться в «Эджбастоне». Член клуба Рой Диксон сказал репортерам: «Я в жизни ничего такого не видел. Я помню происшествие с отцом Мари Пьерс[6] и некоторые другие – тоже в теннисе. Я 45 лет играю в теннис, из них девять – на «Уимблдоне», но ничего подобного этому никогда не видел».

Я иду разминаться перед продолжением нашего с Ритой матча. Из-за произошедшего у меня не было возможности договориться с кем-нибудь о разминке, поэтому приходится найти стену и стучать мячом об нее, утопая в своей печали. Мне хочется пробить эту стену насквозь. К началу матча я уже в полном раздрае и за малым не в панике. Очень трудно абстрагироваться от того, что произошло накануне. Рита тоже не отступает, и победа достается ей, но, надо заметить, в очень упорной борьбе – 9:7.

После матча у меня пресс-конференция. С ощущением полной беспомощности я сажусь перед репортерами и жду их вопросов. Но, еще не раскрыв рта, я уже знаю, что у меня нет другого выбора, кроме как защищать отца. От этого мне противно, потому что на самом деле я не разделяю его взгляды и не поддерживаю его поведение. Больше того, я полная его противоположность и мне очень за него стыдно. В конце концов, это уже не юниорский тур, это большой международный турнир.

Начинаются вопросы. Естественно, все спрашивают только об отце и устроенном им скандале. Я через силу говорю, что он просто «болел за меня».

– Я не вижу никакого ущерба, – говорю. – Просто человек болел. В этом нет ничего плохого.

Этого недостаточно, и на меня продолжают давить вопросами о его неподобающем поведении. Тогда я отвечаю:

– Никто не пострадал. Его поведение ничем не отличается от того, что происходит по всему миру. Думаю, в следующий раз он будет держаться тише.

Наедине с собой я очень жалею, что мне приходится защищать отца и все его дерьмо.

Но какой у меня выбор? Если я этого не сделаю, оказаться в больнице рискую я сама. Некоторые теннисистки закатывают глаза, когда я встаю на сторону отца, и я в курсе, что понять это сложно. Но разве от меня что-то зависит? К тому же я не понимаю, почему он так загоняется. Когда я играла по юниорам в Австралии, давление было гораздо больше, потому что тогда еще было непонятно, на что я способна. Но сейчас я уже доказала, что могу играть на профессиональном уровне: с начала сезона я обыграла уже трех теннисисток топ-20, а мне исполнилось только 16 лет.

Очевидно, что можно немного расслабиться – все говорит о том, что я на пути к тем вершинам, на которые он всегда нацеливался. Может, дело в деньгах? Но о них тоже можно не переживать, потому что я зарабатываю сотни тысяч долларов на спонсорах, рекламе и призовых. Это те самые деньги, с помощью которых мы, по его словам, должны были «выбраться из ада», и я их зарабатываю! Наше финансовое положение за три года улучшилось настолько, что мы сняли в Фэрфилде квартиру побольше, с тремя спальнями, пусть и по-прежнему скромную. Мы купили новую машину.

Так что я в полном замешательстве и не понимаю, почему отец не стал счастливее. Происшествие в Бирмингеме так вообще показало, что ему стало хуже.

В тот вечер в нашем маленьком гостиничном номере он смотрел телевизор, а я думала, глядя на него, и в тысячный раз задавалась вопросом: «Ну что еще мне сделать, чтобы ты был доволен? Почему ты делаешь все это? Тебе самому не стыдно? Ты позоришь меня и всю семью! Ну почему?»

* * *

Я отделяю эмоции от дела: чувства зарываю поглубже и полностью переключаюсь на покорение теннисного мира. Мое прошлое научило меня игнорировать хаос и неудачи, с которыми приходится сталкиваться в жизни. И все же скандал, устроенный отцом, на мне отразился. После его пьяной выходки на нас обрушилась лавина дурной прессы, и нам приходится залечь на дно. Иван Брикси договорился, чтобы к Уимблдону мы готовились в частном клубе.

Восемь дней я не показываюсь на людях и тренируюсь, не щадя себя. Мы живем в очередном бюджетном отеле – на этот раз это «Трэвел Инн» в районе моста Патни. Готовясь к квалификации Уимблдона, я провожу на корте три часа утром и два – после обеда. Моя жизнь снова превратилась в день сурка: я сплю, ем и неустанно тренируюсь. При этом я чувствую себя уверенно, потому что со мной на корте отец, который говорит, что делаю правильно, а что – нет. Шесть месяцев, прошедшие с моего расставания с Лесли, показали, что я не могу тренироваться сама по себе. В конце концов, мне всего 16 лет.

Потом мы перемещаемся на поле следующей битвы в нескольких километрах от знаменитого Всеанглийского клуба – корты в Рохамптоне, где проходит уимблдонский «квал». Там за место в основной сетке борются как юниоры вроде меня, так и взрослые игроки, которым Уимблдон до сих пор не поддался. Все жаждут воспользоваться этой возможностью. Но я сильно сомневаюсь, что кто-то жаждет больше или работал усерднее, чем я.