Несколько коротких историй

Павел Пантелеевич почти по-приятельски покровительствовал ему и даже представил к поощрению – плохо ли? А как породнимся, и подавно посодействует, продвинет. И последние полгода Психеев привык на правах поклонника посещать почтмейстера. Плотно поужинав, полюбезничать и побренчать на пианино с Полиной Павловной – она и пела прилично; поболтать с приветливой почтмейстершей, подсесть по понедельникам к преферансу с Пищухиным и постоянными партнерами – письмоводителем Пяткиным и путейцем Прыткевичем. И подумывал о предложении. По правде, перезрела Полина Павловна. Похоже, она и прежде поэтической прелестью не пленяла, но и Психееву не приходится претендовать на первый приз. Поистерся он, потерял пружинистость походки, понурился плечами, и плешь проглянула. Печально, печально… Но ведь не пьяница, не пижон, не повеса, чем не подходящая партия? Полжизни помыкался в постояльцах – положительно, пора причаливать к прочной пристани. И Патрикеевна из птички постепенно превращается в прижимистую паучиху, уже папиросами его попрекает, что пахнут противно. Вот Психеев и прикидывал, как бы половчее подступиться к переговорам о приданом, перетасовывал предположения и планы… Что предпочтительнее, пожить примаком у Пищухиных при полном их попечении, но под приглядом, или?.. А появится потомство? Проблем с пеленками да погремушками прибавится, и будешь пуделем на побегушках…

* * *

Постучали, пошаркали у порога, и плутоватая Палашка в переднике, просунувшись в проем пунцовых портьер, пропела: "Петр Панкратьич, пришли к Вам!" Кто бы пожаловал? Психеев поднялся, привычно поправив прядь, прикрывающую предательскую плешь. Из-за портьеры, потупившись, показалась Полина Павловна в палевой пелерине. "Пардон, Полина Павловна! – поспешно притушив папиросу, почтительно поклонился Психеев – Покорнейше прошу Вас, присаживайтесь, пожалуйста!" Полина протянула для поцелуя пухлые пальчики в перчатке, и потеребив пуговицы пелерины, прерывисто произнесла: "Простите, Петр Панкратьевич! Так получилось, право… Я потихоньку от папаши пришла. К нам приехали погостить его племянницы из Пензы. Они писали, предупреждая о приезде, но письма мы почему-то не получили, на почте потерялось. И я пришла просить Вас… Я подумала, что правильнее пока Вам повременить с посещениями, а то пойдут преждевременные пересуды, эти племянницы все переиначат. Познакомим вас попозже, после…" – она почти произнесла "после помолвки", но покраснев, промолчала. "С полуслова Вас понял, прелестная Полина! И как ни печален мой приговор, покорно повинуюсь приказу." – "Прекрасно! – приободрилась и повеселела она, – И потом ведь предстоят поездки к портнихе, присутствие на их примерках, покупка подарков, и мне придется поскучать… Прощайте пока, Петр Панкратьевич, побегу!"

Психеев почтительно приложился к перчатке, Полина поправила на плечах пелерину и уже повернулась к порогу, когда за портьерой пискнула Палашка… И не постучав, не покашляв, как полагается – а пыхтя перегретым паровозом, Прасковья Патрикеевна пролетела пол-комнаты. "Пассию привел, паскудник? Да как посмел? На потаскушку променял, подлец! – и пощечинами, как припарками, она припечатывала Психеева, пытавшегося прикрыть Полину. Та, позеленев и подурнев, почти в полуобмороке прижимая пальцы к прыгающему подбородку, пятилась к портьере. "Помилуй, Пашетт, тебе показалось! Эти подозрения – пустые придумки Палашки. Прилично ль порядочным…" – "Порядочным? – аж подскочила Патрикеевна – В порядочные примерился, прохиндей? Приживал, прощелыга! Ну погоди, пустобрех, попомнишь ты!" – и пепельница пулей просвистела над правым плечом Психеева. Потом в прихожую полетели его портфель, полосатая пижама, пиджак, портсигар и потертый парижский путеводитель. Пришибленно приседая, он подбирал с пола печальные пожитки… В проеме появилась пыхтящая Патрикеевна, прищурясь, презрительно плюнула и посулила Психееву помереть на паперти. Палашка, не прячась, посмеивалась, пихнула ему пальто и поярковый "пирожок". "Поди проветри там! Папиросами все провоняло!" – послышалось уже в парадном.