Несколько коротких историй

Они с мамой и двоюродной младшей сестрой оказались в далеком, чужом городе совершенно одни. Мама весь день работала, а девочки – после школы Тамуся сменяла занявшую очередь сестру, переписывая номер на ладони – стояли в очередях за хлебом, керосином… Хлеба часто не хватало, и выдавали муку, но гораздо меньше по весу. Местная вода в колодцах была пригодна только для стирки, а питьевую воду из глубоких скважин продавали по талонам в специальных будках. Но зимой – а зимы были лютые, в доме вода за ночь покрывалась льдом – замерзала вода и в будках, и в водонапорной башне. Тогда собирался целый поезд из санок, и ребятня отправлялась на реку Ишим за водой. От холода в школе сидели в пальто, а писали карандашами на полях газет при свете коптилок – слабый фитилек в жестяной банке с керосином. Когда ребята ходили в госпиталь – уже в сентябре бывший Дом пионеров был заполнен ранеными – пели и писали письма для раненых, медсестры давали им парафин и кусочки бинтов для фитилей. Дров в Петропавловске не было, печки топили углем и кизяками, которые складывали во дворе.

И постоянный, мучительный голод… Даже после войны, 1946-47 годах, очень голодали. Она вспоминает, как в пионерском лагере их спасал американский картофельный порошок, его разводили водой и запекали на противне. И радовались, если в столовой доставалась горбушка хлеба, а не мякиш – ее можно было жевать подольше. Как только выжили тогда? Еще одно ВОПРЕКИ в Тамусиной судьбе. Как и то, что потом и я появилась на свет, благодаря моей рисковой маме!

Сегодня, 13 января 2022 года, ей исполнился 91 год. С днем рождения, моя дорогая мамочка!

Пропащая пятница.

В пятницу пополудни помощник почтмейстера Психеев, переодевшись посвободнее и полулежа на продавленных подушках, привычно покуривал послеобеденную папиросу и перелистывал популярный, правда потрепанный, путеводитель по Парижу. Простительно же после пюре с почками, пирога с повидлом и плохонького портвейна помечтать о подобной поездке… И о пикантных парижанках. В палисаднике что-то прошуршало – это пробежал, принюхиваясь, приблудный пегий пес Полкан. А печка приятно прогревала прислоненные подошвы, прозябшие по пути из присутствия. Психеев потянулся, и позевывая, переменил поудобней позу. "А поясницу-то продуло… Пакостная, промозглая погода! Пол-пятого еще не пробило, а почти потемки. Пожалуй, попросить плед потеплее принести. Палашке позвонить… или подремать пока? А потом по-обыкновению к Пищухиным."

В прошлогодний Петров пост Психеев поселился тут, у пятидесятилетней "прелестницы" Прасковьи Патрикеевны. В те "петровки" погода парила и пекла – прямо, как в преисподней! И постоянная ли полу-раздетость повлияла, прилежная предупредительность к постояльцу Прасковьи Патрикеевны или приготовляемое ею прохладительное питье, но престранно получилось, что после праздника Психеев проснулся на перине пылкой Патрикеевны, прикрытый простынкой и примятый ее пышными прелестями. В первом по пробуждении порыве, подхватился он поскорее переехать прочь, но пчелой приклеилась, птичкой порхала подле Патрикеевна и пела о приятнейших преференциях, полагавшихся Психееву за продолжение постельных подвигов. О его плате, как постояльца, и не поминала. Потом позвала пообедать – проголодавшись, он поддался, промешкал и погряз… Потонул полностью.

Поначалу подневольное положение ему претило, но понапрасну он то придирчиво петушился, то притворялся постным, как пономарь – плотский пыл Прасковьи Патрикеевны не проходил. И покатилось… Постепенно пообвыкнув, он почти полюбовно подчинился предложенному ею порядку. Притом, потребностям его по-прежнему потакали, потчевали повкуснее. Почесав плешь, он практично просчитал предстоящие плюсы, и планируя помаленьку подкопить, поэкономив на прислуге и прачке, уже не помышлял противиться. До той поры, пока почтмейстер Пищухин не принялся потихоньку-полегоньку подталкивать его к помолвке с Полиною.

* * *