Непрошеная повесть

У госпожи Омияин случился всего-навсего легкий приступ бери-бери, недуг неопасный, и оба государя, обрадованные, заявили, что это надо отпраздновать. Первым устроить пир вызвался наш государь, распорядителем он назначил дайнагона Сайондзи. Перед обоими государями поставили расписные лаковые подносы с десятью отделениями, в которых лежал вареный рис и разные яства. Такие же подносы подали всем гостям. После того как трижды осушили чарочки саке, подносы унесли и снова подали рис и разные закуски. Теперь выпили трижды по три чарки саке. Госпожа Омияин получила подарки – алую и лиловую ткань, свернутую наподобие лютни, и пеструю ткань, сложенную в виде цитры. Государю Камэяме поднесли многопластинчатый гонг на деревянной раме, только вместо металлических пластин к раме подвесили свернутые четырехугольником лиловые ткани от темного до бледно-сиреневого оттенка, а жезл для ударов был сделан из ароматического дерева, инкрустированного кусочками горного хрусталя. Женщинам – дамам госпожи Омияин – поднесли дорогую бумагу «митиноку», ткани и прочие изделия, придав им самую неожиданную форму, мужчинам – нарядную кожаную конскую сбрую, тисненую замшу. Подарков была целая груда! Веселились до позднего вечера. Я, как всегда, разливала саке.

Государь играл на лютне, государь Камэяма – на флейте, царедворец Киммори – на малой японской цитре, принцесса, воспитанница госпожи Омияин, тоже играла на цитре, Кинхира, сын дайнагона Сайондзи, – на флажолете, Канэюки – на флейте. Спустилась ночь, на горе Арасияма уныло зашумел ветер в соснах, издалека, из храма Чистой Истины, Дзёконгоин, долетел колокольный звон, и государь запел:

Над городом с крышами алыми
Встает солнце вновь,
Звон колоколов звучит радостно,
Над храмом Каннон…

Это было удивительно к месту и так прекрасно! Пение государя затмило все прочие развлечения.

– А где же чарка саке? – спросила госпожа Омияин, и государь ответил, что она стоит перед государем Камэямой. Госпожа Омияин сказала, что теперь наступил черед послушать его пение, но государь Камэяма, смущенный, отнекивался. Тогда наш государь сам взял чарку и бутылочку с саке, прошел к матери за бамбуковую завесу, поднес ей полную чарку саке и снова запел:

Счастье и веселье
В праздники нас ждут!
Как подарки, эти дни -
Потехи и восторг!
Пронесется песня эта
Звуками вдали,
В мире радости, все дружно —
Праздника мотив!

Тут уж и государь Камэяма подхватил песню, присоединив свой голос к голосу старшего брата.

– Простите старухе докучные речи, – сказала госпожа Омияин, – но повторю снова… Горестно родиться в грешном мире в гиблое время, когда захирела святая вера[95], но все же я сподобилась, недостойная, высокого звания государыни, вы оба, мои сыновья, по очереди взошли на императорский трон, меня дважды именовали Матерью страны…[96] Мне уже больше шестидесяти лет, и я без сожалений расстанусь с миром. Единственное мое желание – возродиться к новой жизни в высшей из девяти райских сфер! Мне кажется, что сегодняшняя музыка не уступает той, что звучит в раю, и даже пение самой птицы калавинки[97] не слаще того, которому мы сейчас здесь внимали… Хотелось бы, если можно, еще раз услышать какую-нибудь песню имаё! – С этими словами она пригласила обоих сыновей к себе, за занавес, придвинула низенькую ширму, наполовину приподняла занавес, и оба государя вместе запели:

Буду помнить о свиданье,
Сохраню его в душе!
Вечер полный ожиданий,
Ночь, что счастьем наградила.
Шепот грёз, обет, что свел нас, —
Словно сны волшебных дней,
Перед утром, перед солнцем,
В час тускнеющий луны.
Словно все перед глазами!
Плачу о тебе…

Словами не описать, как прекрасно звучали их голоса! Потом, расчувствовавшись от выпитого саке, оба всплакнули, стали вспоминать минувшие времена и, наконец, растроганные, покинули зал. Государь остался ночевать во дворце Оидоно, император Камэяма пошел его проводить. Дайнагон Сайондзи, сославшись на нездоровье, удалился. Государя сопровождали только несколько молодых царедворцев.

* * *

Оба государя легли в одном покое.

– Из обслуги никого нет, – сказал мне государь, – поэтому оставайся сегодня при опочивальне! – И тут же приказал: – Разотри мне ноги!

Я стеснялась присутствия государя Камэямы, но заменить меня было некому, и, стало быть, надо было повиноваться, как вдруг государь Камэяма сказал:

– Прикажи ей, пусть она спит рядом с нами!