Непрошеная повесть

– Я стараюсь помнить, что страдания в конце концов могут обернуться радостью, но нет – у меня так тяжело на сердце, что невольно жаль самого себя… – говорил настоятель. «Ах, надо было навсегда расстаться, – думала я, слушая его, – после той памятной безрадостной встречи…» Но в то же время, при мысли, что завтра молебны окончатся и сегодня я вижу его в последний раз, мне было жаль его покидать… Неисповедимы пути любви!

Всю ночь настоятель так горевал о предстоящей разлуке, что я позабыла даже собственные тревожные мысли о том, что ждет меня впереди. Он точь-в-точь повторил слова, которые я слыхала от государя.

– Когда я узнал, что государю известно о нашей связи, я испугался, что отныне мы больше никогда не сможем встречаться, и понял, как горячо я люблю тебя! Поистине, мое чувство к тебе – не обычная страсть! Ты беременна, стало быть, мы – супруги, а ведь известно, что супружеские узы нерасторжимы и в настоящем, и в будущем воплощении! Государь сказал, что сам бережно воспитает младенца. Это и радует меня, и печалит. Теперь я с таким нетерпением ожидаю рождения этого ребенка! – смеясь и плача, говорил он. Меж тем послышались голоса, ночь рассвела, и мы расстались. Прощаясь, он сокрушался: «Когда доведется снова тебя увидеть?» На сей раз я полностью разделяла его чувства.

Как радостно было бы,
если б могла я вернуть свет луны,
что ниспадал на платье,
слезами омытое,
перед рассветом!..

Очевидно, в сердце моем возникла такая же большая любовь, какую питал ко мне настоятель. «Наверное, это и впрямь судьба…» – думала я. Не успела я вернуться к себе и только было прилегла отдохнуть, как за мной прислали от государя.

* * *

Государь еще не покинул опочивальню.

– Я тоже напрасно ждал тебя до утра… – сказал он. – Пришлось в одиночестве коротать ночь… Конечно, с моей стороны дерзко звать тебя сразу после свидания с возлюбленным, когда ты полна грусти, расставшись с ним… Представляю себе, как ты ропщешь в душе на бессердечие Неба, разлучившего вас!

Я не знала, что отвечать на эти язвительные, насмешливые слова. «Большинство людей на свете знать не знает таких мучений! Почему только на мою долю выпало так страдать?» – думала я, и слезы застилали мне глаза. Не знаю, как воспринял государь мои слезы, но мне было все равно.

– Вижу, вижу, ты, конечно, думаешь: «Как он мне докучает! Мне бы вздремнуть сейчас на досуге и сладко грезить о недавнем свидании…», да? – рисовал он в своем воображении картины, одну нелепее другой. «Вот оно… Так я и знала, что этим кончится!» – думала я, слушая его злые, оскорбительные слова, и будущее пугало меня, а слезы, одна за другой, одна за другой, неудержимо катились из глаз. Заметив, что я плачу, государь, как видно, еще сильнее ощутил ревность.

– Ты только о настоятеле и тоскуешь, – сказал он. – И сердишься, конечно, зачем я тебя позвал… – И, окончательно придя в дурное расположение духа, оборвал речь на полуслове, встал с постели и вышел, а я ускользнула к себе.

* * *

Мне нездоровилось, и до самого вечера я безвыходно просидела у себя в комнате. «Государь, наверное, решил, что я провела весь день с настоятелем. Какие насмешки опять меня ожидают?» – с горечью думала я.

Направляясь вечером прислуживать государю, я хотела лишь одного – поскорее покинуть суетный мир, скрыться куда-нибудь далеко-далеко, в горную глушь, и жить там тихой, спокойной жизнью. Меж тем толкование религиозных доктрин закончилось, настоятель находился в покоях у государя, текла спокойная, дружественная беседа. Я прислушивалась к их разговору с тревожным чувством. Потом я вышла и только было остановилась возле купальни, как ко мне подошел Снежный Рассвет.

– Что же ты? – сказал он. – Сегодня я состою на службе во дворце, а ты хотя бы подала мне какой-нибудь знак!

Я растерялась, не знала куда деваться от смущения, но, к счастью, в этот миг меня опять позвали к государю. Я встревожилась, но оказалось, что он всего лишь зовет меня прислуживать за вечерней трапезой. Ужин был скромный, прислуживали только одна-две женщины, но государь нашел это скучным и, уловив голоса вельмож Моротики и Санэканэ, дежуривших в большом зале, приказал пригласить их. Пошло непринужденное веселье, все жалели, что ужин окончился слишком рано. Настоятель удалился в покои принцессы служить вечерню, а я печалилась, что приходится с ним расстаться, чувствовала себя совсем одинокой, и все вокруг во дворце навевало на меня скорбь.

А вскоре подошла для меня пора надеть ритуальный пояс. Церемония совершилась очень скромно и незаметно. Наверное, государь очень страдал в душе. В эту ночь я прислуживала в опочивальне, спала рядом, и всю ночь до утра он беседовал со мной как ни в чем не бывало, ласковей, чем обычно, не упрекал, не сердился – но могла ли я не испытывать душевную муку?

* * *