Неоригинальный

Настасья Филипповна. Где же ваш кабинет? И… и где жильцы? Ведь вы жильцов содержите?

Ганя ужасно покраснел и заикнулся было что-то ответить.

Настасья Филипповна. Где же тут держать жильцов? У вас и кабинета нет. А выгодно это?

Нина Александровна. Хлопотливо несколько, разумеется, должна быть выгода. Мы, впрочем, только что…

Но Настасья Филипповна опять уже не слушала: она глядела на Ганю и смеялась.

Настасья Филипповна. Что у вас за лицо? О, боже мой, какое у вас в эту минуту лицо!

Прошло несколько мгновений этого смеха, и лицо Гани действительно очень исказилось: его столбняк, его комическая, трусливая потерянность вдруг сошла с него; но он ужасно побледнел; губы закривились от судорги; он молча, пристально и дурным взглядом, не отрываясь, смотрел в лицо своей гостьи, продолжавшей смеяться.

Мышкин (подавая Гане стакан воды, шепотом). Выпейте воды, и… и не глядите так…

Ганя спохватился тотчас же, почти в первую минуту своего движения, и нервно захохотал. Он совершенно опомнился.

Ганя (со смехом). Да что вы, князь, доктор, что ли? Даже испугал меня; Настасья Филипповна, можно рекомендовать вам, это предрагоценный субъект, хоть я и сам только с утра знаком.

Настасья Филипповна в недоумении смотрела на князя.

Настасья Филипповна (удивленно). Князь? Он князь? Вообразите, а я давеча, в прихожей, приняла его за лакея и сюда докладывать послала! Ха, ха, ха!

Фердыщенко. Нет беды, нет беды, нет беды: se non и vero…3

Настасья Филипповна. Да чуть ли еще не бранила вас, князь. Простите, пожалуйста. Фердыщенко, вы-то как здесь, в такой час? Я думала, по крайней мере хоть вас не застану. (переспрашивает Ганю) Кто? Какой князь? Мышкин?

Ганя. Наш жилец.

Настасья Филипповна. Скажите, почему же вы не разуверили меня давеча, когда я так ужасно… в вас ошиблась?

Мышкин. Я удивился, увидя вас так вдруг…

Настасья Филипповна. А как вы узнали, что это я? Где вы меня видели прежде? Что это, в самом деле, я как будто его где-то видела? И позвольте вас спросить, почему вы давеча остолбенели на месте? Что во мне такого остолбеняющего?

Фердыщенко. Ну же, ну! Да ну же! О, господи, каких бы я вещей на такой вопрос насказал! Да ну же… Пентюх же ты, князь, после этого!

Мышкин. Да и я бы насказал на вашем месте. ( обращается к Настасье Филипповне) Давеча меня ваш портрет поразил очень, потом я с Епанчиными про вас говорил… а рано утром, еще до въезда в Петербург, на железной дороге, рассказывал мне много про вас Парфен Рогожин… И в ту самую минуту, как я вам дверь отворил, я о вас тоже думал, а тут вдруг и вы.

Настасья Филипповна. А как же вы меня узнали, что это я?

Мышкин. По портрету и…

Настасья Филипповна. И еще?

Мышкин. И еще по тому, что такою вас именно и воображал… Я вас тоже будто видел где-то.

Настасья Филипповна. Где? Где?

Мышкин. Я ваши глаза точно где-то видел… да этого быть не может! Это я так… Я здесь никогда и не был. Может быть, во сне…

Фердыщенко (воодушвленно). Ай да князь! Нет, я свое: se non и vero – беру назад. Впрочем… (грустно) впрочем, ведь это он всё от невинности!

Настасья Филипповна смотрела на него с любопытством, но уже не смеялась.

В эту самую минуту вдруг громкий, новый голос, послышавшийся из-за толпы, плотно обступившей князя и Настасью Филипповну, так сказать, раздвинул толпу и разделил ее надвое.

Генерал Иволгин. Mes hommages! Mes hommages! (Моё почтение! Моё почтение!)

Перед Настасьей Филипповной стоял сам отец семейства, генерал Иволгин. Он был во фраке и в чистой манишке; усы его были нафабрены…

Настасья Филипповна. Браво!

Генерал Иволгин. Ардалион Александрович Иволгин, старый, несчастный солдат и отец семейства, счастливого надеждой заключать в себе такую прелестную…

У Гани потемнело в глазах.