Неоготический детектив: Совсем как ангел; Винтовая лестница

— Хотел убежать от меня и своей матушки.

— Это он мог бы сделать и раньше.

Именно момент, выбранный для отъезда, интересовал Куинна больше всего. Марта О'Горман показала Джорджу письмо от убийцы своего мужа, и оно его, по ее словам, взволновало, хотя он и пытался ее уверить, что это всего лишь чья-то злая шутка. А сразу вслед за тем он раззвонил на весь город, что уезжает на Гавайи поправлять здоровье. Даже попытался скормить эту информацию местной газете.

— Мне кажется, для Джорджа было не совсем обычным разглашать свои планы, а? — поинтересовался Куинн.

— В какой-то степени. Меня это во всяком случае удивило.

— Как вы думаете, зачем ему это понадобилось?

— Понятия не имею.

— А вот я, кажется, имею. Только боюсь, Вилли, вам это не очень понравится.

— Я и так не в восторге от того, что происходит. Хуже не будет.

— Будет, — пообещал Куинн. — И намного. Весь этот тарарам, который устроил Джордж вокруг своей поездки, может означать, что он пытался соорудить себе алиби на случай, если в Чикоте что-нибудь случится.

Вилли с суровой решимостью продолжала обрывать траву, но Куинн видел, что делает она это совершенно механически, и понимал, что таким образом его собеседница попросту пытается скрыть охвативший ее страх.

— До сих пор ничего не случилось, — мрачно заметила она.

— Верно. Но я все же попрошу вас быть осторожнее, Вилли.

— Меня? Почему меня?

— Вы — доверенное лицо Джорджа. Вполне может быть, он сказал вам нечто такое, о чем сейчас сожалеет.

— Он ничего мне не говорил, — резко возразила она. — И у Джорджа в жизни не было ни одного доверенного лица. Он одиночка, как и Альберта. Они оба настолько погружены в себя, что это… это даже как-то не по-человечески.

— А может быть, двое одиночек находили отдушину в том, что общались друг с другом. Вы все еще отказываетесь верить, что он ежемесячно навещал Альберту?

— Теперь верю.

— Вспомните, Вилли, бывали ли раньше у Джорджа периоды, когда он, скажем, казался не в себе? Например, был слишком взволнован, или чересчур много пил, или находился в подавленном состоянии?..

— Своих проблем Джордж со мной не обсуждал. Пьет он исключительно редко. Правда, время от времени начинал уделять слишком много внимания своей астме.

— Вы наблюдали его в подобных ситуациях?

— Иногда. Но в остальном его поведение не менялось. Разве что он становился чуть более вялым, чем всегда, — она напряглась, стремясь вспомнить все как можно точнее. — Года три назад ему удалили аппендицит. Я была с ним в больнице, поскольку миссис Хейвуд отказалась. Она предпочла сидеть дома, рассуждая, каким совершенством был бы аппендикс Джорджа, если бы он питался пророщенной пшеницей и патокой. А я сидела рядом с ним, когда он отходил от наркоза. Слышали бы вы, что он кричал! В жизни бы не поверила, что Джордж Хейвуд в состоянии говорить такие вещи. Медсестер он довел почти до истерики, непрерывно требуя, чтобы они оделись, поскольку в порядочной больнице не должно быть голого персонала.

— Ваше присутствие он осознавал?

— В какой-то степени.

— То есть? Что вы имеете в виду?

— Ему казалось, что я Альберта. Он все время называл меня ее именем и твердил, что я — глупая старая дева, которой следовало бы поумнеть.

— В каком смысле?

— Он не объяснил. Но буквально кипел от негодования.

— Почему?

— Она, видите ли, раздавала одежду всем бродягам, которые удосуживались позвонить в дверь. Это его волновало почти в такой же степени, как голые медсестры. Он называл ее легковерной, мягкосердечной дурочкой. Дурочкой Альберта, может, и была, но уж ни легковерной, ни мягкосердечной ее никак нельзя назвать. И если в самом деле существовал хоть один бродяга, которому она отдала старое тряпье Джорджа, у нее должна была быть какая-то причина помимо обычного милосердия. Хейвуды вообще не те люди, которые раздают милостыню в дверях собственного дома. Жертвовать на какие-то организованные благотворительные акции — да, сколько угодно. Но случайные подаяния — никогда! В это я верю еще меньше, чем в стриптиз медсестер.

— А потом вы Джорджа об этом не спрашивали?

— Вообще-то кое о чем я ему рассказала.

— Как он отреагировал?

— Расхохотался. Правда, с некоторой неловкостью. У Джорджа чрезвычайно развито чувство собственного достоинства, его выводит из себя даже мысль о возможности ситуации, в которой он мог бы глупо выглядеть. Хотя в чувстве юмора ему тоже нельзя отказать и история о голых медсестрах его, конечно же, рассмешила.

— А злость на Альберту?

— Это — нет. Мне даже показалось, он почувствовал вину за то, что называл ее имя. Хотя, конечно, в том состоянии не мог отвечать за свои слова.

Вилли утратила интерес к траве и к игре в «любит — не любит», полностью переключившись на дырку в левой туфле. Она старательно общипывала парусину, будто птица, собирающая материал для гнезда. Олеандровая изгородь надежно защищала их от городского шума, Чикот казался чем-то далеким и не слишком реальным.

— Какое сейчас у Джорджа финансовое положение? — поинтересовался Куинн.

Она удивленно вскинула глаза, будто поразившись, что кого-то мог заинтересовать подобный вопрос.