Неоготический детектив: Совсем как ангел; Винтовая лестница

— Такая маленькая, спокойная, славная женщина… Вот уж никогда не поверил бы, что она способна выкинуть такой фокус. О ком угодно поверил бы, только не о ней.

«Это Марта, — подумал Куинн. — Что-то случилось с Мартой». Первым его стремлением было подойти и зажать Фрисби рот, чтобы не слышать дальше, но он заставил себя стоять и слушать.

— Можете себе представить? На меня будто кирпич свалился, когда по радио об этом сообщили. Я так завопил, что жена примчалась — решила, у меня припадок начался. «Бесси, — говорю я ей, — Бесси, ты нипочем не догадаешься, что случилось». — «Марсиане приземлились», — говорит она. — «Нет, — сказал я, — Альберта Хейвуд сбежала из тюрьмы».

— Боже!

Восклицание, сорвавшееся с уст Куинна, несло в себе не удивление, но благодарность и облегчение. Еще с минуту он не мог заставить себя переключиться на Альберту. Его разум упорно отказывался думать о ком-либо еще, кроме Марты. Она была спасена! Сидела перед своим костром в полной безопасности, как в тот момент, когда он видел ее в последний раз.

— Да, сэр, мисс Хейвуд, — с чувством повторил Фрисби. — Сбежала в грузовике, который привез сладости для тюремного буфета.

— Когда?

— Сегодня днем. В детали тюремное начальство не вдается, но и так понятно, что получилось у нее просто здорово. Или, наоборот, совсем скверно, ха-ха, — смех Фрисби больше походил на нервное хихиканье. — В любом случае найти ее полиции не удалось. После тюрьмы грузовик заезжал еще в три или четыре места, и она могла сойти в любом, А там ее мог ждать какой-нибудь приятель с машиной, если, конечно, она все заранее спланировала. Это моя версия. А вы что скажете?

— Звучит разумно, — кивнул Куинн.

«С одной поправкой, — подумал он про себя. — Роль друга в грузовике вполне мог исполнить родной брат в зеленом «понтиаке».

Итак, два очень необщительных человека объединились. Придуманный ими план начал осуществляться.

— Вот помяните мое слово, — ухмыльнулся Фрисби, — она вернется сюда.

— Зачем?

— По телевизору столько раз показывали, как кто-то убегает из тюрьмы, и всегда они возвращаются на место преступления, чтобы исправить ошибки правосудия. Если она невиновна, то обязательно попытается это доказать.

— Что бы она ни пыталась доказать, мистер Фрисби, невиновной она не была. Спокойной ночи.

С трудом добравшись до кровати, Куинн тем не менее долго не мог уснуть. Он лежал, слушая шум кондиционера и громкие, злые голоса парочки из соседнего номера, ссорящейся из-за денег.

«Деньги», — вдруг подумал он. Сестра Благодеяние получала деньги от сына из Чикаго. А письмо, расстроившее Марту О'Горман, было отправлено из Эванстауна, штат Иллинойс[13]. Сын — в Чикаго, письмо — из Эванстауна. Если тут есть какая-то связь, то единственный, кто может что-то прояснить, — это сестра Благодеяние.

Глава шестнадцатая

Хотя рассвет только-только занимался, сестра Благодеяние уже знала, что денек выдастся на славу. Ее босые ноги проворно ступали по тропинке, ведущей к туалетной комнате. Потом она запела, не обращая никакого внимания на ледяную воду и специфические особенности серого домашнего мыла, упорно не желавшего мылиться. «Грядет хороший день, да, Господи, грядет хороший день, да, Господи».

— Мир тебе, — прервав пение, поздоровалась она, когда в комнату, неся керосиновый фонарь, вошла сестра Раскаяние. — Чудесное утро, не правда ли?

Сестра Раскаяние водрузила фонарь на место с лязгом, прозвучавшим весьма неодобрительно.

— Чего это с тобой? — осведомилась она.

— Ничего, сестра. Просто мне хорошо. Я счастлива.

— Думаешь, человеку в этом мире больше нечего делать, кроме как быть счастливой?

— Можно ведь быть счастливой и трудиться на общую пользу, разве не так?

— Не знаю. Я никогда не пробовала.

— Бедная сестра, тебя опять беспокоит голова, да?

— Занимайся своей головой, а я уж как-нибудь позабочусь о своей!

Сестра Раскаяние плеснула в таз немного воды, сполоснула лицо и вытерла его шерстяным лоскутом, извлеченным из складок поношенного платья.

— Думаешь, после наказания человек приобретает более здравый взгляд на вещи?

— Наказание закончилось.

Однако при воспоминании о нем настроение слегка померкло. Мрачное было время, даже несмотря на глубокое убеждение, что жизнь в колонии легкой быть не должна. Правда, Учитель в конце концов сократил заточение с пяти дней до трех — без нее он не мог управиться с матерью Пуресой, да к тому же брат Терновый Венец растянул лодыжку, свалившись с трактора. «Они нуждаются во мне», — подумала она, и дух ее вновь воспарил, оставив далеко внизу унылую комнату и недовольное лицо сестры Раскаяние, все еще вытиравшейся после своего краткого омовения. «Они нуждаются во мне, и я — здесь». Сестра Благодеяние прислушивалась к этим словам, как ребенок к звону бечевки, на которой в синей вышине мечется бумажный змей, уносимый сильным ветром.

— Грядет хороший день, да, Господи, — снова запела она.

— Ну, это смотря по тому, как его провести, — раздраженно огрызнулась сестра Раскаяние. — Мне бы твои заботы. Я вот ума не приложу, что делать с Кармой. Ходят слухи, у нас новый обращенный?