Необъяснимые явления

До пояса женщина была совсем обнажена. Ни кофточки, ни нижнего белья. Только серьги да широкие браслеты блестели в отсветах костра. Смуглая, везде одинаково загорелая кожа свидетельствовала, что белья дама не носила и не носит. Даже полезла в голову какая-то чушь, совершенно ни к селу ни к городу… Какой-то цыганский романс: «Я тебе одному позволяла // Целовать мои смуглые груди…». Или все-таки «плечи»? Герасим даже не представлял себе, что груди могут быть такими смуглыми. Ниже пояса женщина была одета во что-то длинное, темное, спадающее до земли явно тяжелыми складками.

Женщина не видела Герасима. Держа вытянутые руки над костром, поводя над пламенем ладонями, она смотрела поверх палатки, на горы.

Много позже и совсем в другом месте Герасим пришел к мысли, что все это продолжалось не больше четверти минуты. Потом Булка судорожно кинулась; с испуганным визгом и лаем мчалась маленькая собачонка, отгоняя постороннего от лагеря…

Пламя вспыхнуло так сильно, что Герасим вообще перестал видеть. А когда багровые круги ослабли, перед ним не было ни женщины, ни Булки, ни костра. За спиной орал транзистор, гремела музыка.

Невероятность происшествия сама собой вызывала простейшую мысль»: во сне? Но Гера лежал в напряженной позе, головой упираясь во вход палатки, держал в руке штык-нож. Транзистор надрывался в двух метрах позади, на сваленной комом груде одеял.

Вот Булки все не было и не было. С наибольшим удовольствием Герасим рванулся бы прочь. Но бежать по полям и лугам в полной темноте после ЭТОГО… Бежать по дороге? Но выход на дорогу вел мимо… Ни за какие сокровища Голконды не заглянул бы сейчас в раскоп прозаичный инженер из Ленинграда. Да и опять же – бежать по дороге, стуча камнями, привлекая к себе внимание всего, что только может этими звуками заинтересоваться…

Буквально сотрясаясь от страха, Герасим ринулся вглубь палатки, словно кого-то могли защитить брезентовые стены и куча старых одеял. Зачем-то он поглядел на часы. Часы шли, и была на них четверть третьего ночи.

Прислушиваясь к каждому шороху, поминутно «слыша» то дыхание возле брезента, то мелко-летучие, семенящие шаги от раскопа, стараясь даже дышать ртом, чтобы не издавать ни звука, Герасим мучился до первого света. С первым же больным серым полусветом, позволяющим хоть что-то видеть, несчастный инженер кинулся в сторону лагеря. Выпала холодная роса. Благо, даже без машины не было далеко.

…Стоит ли упоминать, что к раскопу он не подходил? Да, независимо ни от чего у Герасима были очень веские причины вести себя так, как он вел. И Коля Б., и остальные археологи – все были согласны, что причины очень даже веские. Претензий к Герасиму не было, были попытки уговорить его остаться в экспедиции. Но действовали на него эти попытки крайне плохо, вплоть до возобновления крупной дрожи и дико перекошенного рта. Мнения сошлись на том, что отправлять Герасима из экспедиции надо и что шофер прямо сейчас отвезет беднягу в Абакан.

Разделились мнения в другом… Одни склонны были считать, что все-таки галлюцинация. И вообще в экспедиции многовато пьют, пора завязывать.

Другие полагали, что Герасим что-то, наверное, видел, но так и не понял, что именно. А сама история имела четыре очень разных продолжения.

Продолжение первое

На работы вышли как обычно. Погребение решили брать монолитом, отдать в Абаканский музей, чтобы в музее был отличный экспонат – погребение прямо в том виде, в котором оно было раскопано археологами. Прокопали канавки, чтобы подвести доски под скелет и вынуть его вместе с монолитом земли

Под вечер вернулся изнывающий от жары, злющий на весь свет шофер и доложил, что Герасим улетел до Москвы. Как он доберется до Питера, это уже его дело…

Все как будто шло, как и всегда. Были люди, конечно, несколько напряжены… Если уж честно сказать, кое-кто и посматривал время от времени в сторону Третьего кургана, было дело. Работает человек, кидает землю, да вдруг и кинет вороватый, быстрый взгляд… Нельзя сказать, что ожидает он чего-то… тем более нельзя сказать, что ожидает чего-то определенного… Но посмотреть в ту сторону ему почему-то хочется…

Сложности возникли с другим… Затруднение выявилось такое: не удалось найти никого, кто готов был подежурить на раскопе. У всех находились срочные дела, давались противоречивые путаные объяснения…

Б. пытался поднять на великие дела школьников – всю бригаду из семи человек. Но даже у этой совершенно бесшабашной публики возникла острейшая, непреодолимая потребность постираться… Тем более за патологическую нечистоплотность их уже не раз ругали… Что, нельзя постирать завтра?! Нельзя, Николай Николаевич, одеть нечего…

Что, нельзя отправить постирать Васю и Петю, а остальным подежурить?!

Да ведь, Николай Николаевич, договорились уже идти вместе… К тому же не знают они, где что… Не найдут, все перепутают, не постирают… Не… другие тоже перепутают… Всем идти надо…