Немного любви

Год просидела на антидепрессантах и нейролептиках, год пролежала лицом к стене, потом встала и пошла, как терминатор, клацая обгорелым остовом. Периодически Ян возникал в сети там, где случайно еще не был забанен, типа, поздравить с днем рождения. В такие минуты Эла серьезно сомневалась, а не кретин ли он. Он называл это «оставаться в контакте». У Яна маниакальное стремление собирать бывших в курятник. Курятник был нужен для того, чтобы время от времени подтягивать ниточки диалогов, скидывать фоточки, торс, бицепс, ах, как ты хорош, ты мой герой и так далее, тому подобное. Он нежился в тепле женского внимания, как ящерица на солнце. Когда, переспав, Яничек встроил Элу в эту систему, она вздрогнула — во-первых, потому что сразу стала ясна мнимая уникальность его предыдущей откровенности, во-вторых, потому что это было чудовищно пошло. Попала в энтомологическую коллекцию, не иначе. Такие чудесные крылышки есть только у нее, и в этом ее уникальность. Есть вещи, которые делать больно, и все остальные, которые необходимо. Каждому нужен свой срок, чтобы отгоревать, однако, зная себя, она понимала — горевание грозит затянуться на жизнь. Поэтому надо убить его в себе, чтоб не плакать понапрасну. Сперва заблокировала телефон и соцсети. Потом стерла книги, которыми делились, музыку, которую советовал, на которую подсадил. Пустота в плеере была синхронна пустоте сердца теперь. Остался лишь мемфисский бог, но он там был всегда, с ним легче.

Депрессию очень легко просмотреть, особенно когда ты точно знаешь, как она выглядит. Побочный эффект квалификации, до последнего уверена, что уж у тебя точно не оно. Ты бы не просмотрела, если бы вдруг. А оно — вот. Просто ты устала. Очень устала. Много дней подряд очень устала. Не первый год. А потом ты открываешь глаза и обнаруживаешь себя однажды утром лежащей лицом в стену и не имеющей сил пошевелиться. И закрываешь глаза. И она так лежала в Брно, пока госпожа Малгожата понемногу при жизни спускалась в царство теней.

— Депрессия, — говорила, поджимая губы, Агнешка, — случается у тех, кто неверно организует свою жизнь. Если человек не умеет справляться со стрессовыми или просто напряженными ситуациями, не умеет принимать быстрые и правильные решения, пускает дела на самотек… А с двумя детьми и вообще нет времени ни на какие депрессии!

Эла подозревала, что дело в организации нервной системы, не жизни. Есть те, кого не пробить и ядерной войной. Есть те, у кого ядерная война внутри, кто легко вспыхивает, быстро и сильно выгорает, и там, на месте души, остается пепел. И еще тени людей, которых ты когда-то любила — как в Хиросиме — выжженные на стенах. Когда человека довольно долго нет в твоей жизни, на его месте образуется пустота. Затирается, лоснится, приобретает заплаты. Нет, не болит. Там нарастает кусочек кожи над пустотой.

Нельзя потерять то, чего у тебя нет. Любви Яна, да и самого Яна, у нее и не было. Теряешь возможность, развилку судьбы, желание близости, никогда не утоляющееся досыта — понимаешь, что этого не было и не будет, но больно, как будто было и отняли. Мозг не различает мечту и реальность, потерять то, о чем мечтала, равно потерять то, чем жила. А если дали подержать и отняли — больнее вдвойне. Далеко не в каждом хочется раствориться, далеко не с каждым дано потерять себя. Секс сравним с желанием как верхушка айсберга с его же подводной частью. И это — всё? Так мало? Так пошло, коротко и бессмысленно?

Да, потеряла то, чего не имела. Вроде бы не должно болеть, а вот поди ж ты, который год траур как по живому. Надо было вернуть ему Мелвилла, но том затерялся при переезде. Собственно, только это и связывало — призрак книги.

Ничего больше. Больше никогда.

Магда подняла трубку и разрешила приехать, и в этом было спасение. А коронер разрешил выехать, смерть розовокудрой нимфы признали естественной, хотя совершенно внезапной. Гораздо спокойней было считать, что так оно и есть.

Глава 8 Карловарские розы

Карловы Вары

Карловы Вары — город богатых русских и пенсионеров. У каждого психолога должен быть специалист для личной терапии, и личный специалист Элы обитал тут. Карловы — не место для жизни, но Магда вышла замуж, и второй раз родила, и теперь тут пасла годовалого Матиаша. Договорились встретиться в Сметановых садах, и гулять оттуда вдоль Теплы, по Лазенской, а там куда упрешься.

Магда с коляской уже ждала у «Старбакса» — высокая, худая, вся состоящая из линий и углов, горизонталь в ней была разве что оправа очков, да и та горизонталь скептически накрененная. Магда моложе — ей скоро сорок — и Магда очень стильная. Вот и сейчас — пальто цвета пантон-маджента, ярко-синий, аж глаза слепит, палантин на шее, короткая взъерошенная стрижка, а еще этот дикий эльф улыбается ей навстречу. Зубы у Магды очень белые, если не знать, что они вставные, свои-то первый муж выбил ей, ударив головой о кромку стола. И уйти так, чтоб он не покалечил их общего мальчика, ей удалось далеко не сразу.