Некрасов

Любовь их никогда не была ровной. Раньше, вслед за короткими жестокими ссорами, наступали дни страстного, нежного примиренья. Сейчас этого не было, — усталость и скука овладевали Некрасовым при виде заплаканного лица и укоризненных глаз Авдотьи Яковлевны, а бурные истерики, угрозы и проклятья вызывали в нем глухое озлобление. Он старался сдерживаться, но это не получалось. Часто на ее попытки помириться он отвечал раздраженно и грубо, и начавшая было затихать ссора вспыхивала с новой силой.

Кто был виноват в этой мучительной для обоих жизни? Он был склонен взять всю вину на себя, но иногда ему казалось, что виноват кто-то третий, посторонний, исковеркавший их отношения, поставивший их обоих в фальшивое, ложное положение. Но кто бы ни был виноват — жить вместе им становилось все трудней, и он с нетерпением ждал лета, когда Панаевы уедут на дачу, когда можно будет отправиться на охоту, а пустая городская квартира будет приютом в моменты, когда хочется полного одиночества.

IV

Весна проходила довольно однообразно, если не считать разных житейских мелочей, заставлявших хлопотать, волноваться, радоваться и грустить. Во-первых, Краевский затеял перестройку дома и собирался ломать флигель, в котором жил Добролюбов. Добролюбову приходилось выбираться с «литературного подворья», а пока что он поселился в комнате Некрасова, спал на его диване и мрачно браковал все квартиры, которые ему предлагали. Некрасов каждый день собирался уехать на охоту в Ярославскую губернию, да все не уезжал, а вместо охоты аккуратно посещал Английский клуб, возвращался только к утру, а днем или спал, или отправлялся к Чернышевскому.

Семья Чернышевского уже перебралась на дачу, на Петровский остров; собирался с ними и Добролюбов, но в последнюю минуту вдруг остался в городе. Напрасно уговаривал его Чернышевский провести лето на даче и пока бросить поиски комнаты, — Добролюбов стоял на своем и не хотел объяснить причину своего отказа. Наконец, признался, что не хочет ехать из-за сплетен. До него, дескать, дошли слухи, что кое-кто утверждает, будто он без памяти влюблен в Ольгу Сократовну, а за сестрой ухаживает для отвода глаз.

Чернышевский поднял его на смех, уговаривал, ругал, стыдил — все было тщетно.

В городе было тихо. Различные комиссии и комитеты, сморенные летней жарой, ослабили свою деятельность, даже цензура как будто стала не столь придирчивой, даже третье отделение размякло. Летние настроения овладели всеми, и, казалось, июньское безоблачное небо не предвещает больших громов и молний.

Но гроза все-таки разразилась. Она ударила в «Современник» совсем не с той стороны, откуда ее можно было бы ожидать, ударила внезапно, сильно и жестоко. Гроза пришла с Запада, из-за границы, со страниц герценовского «Колокола» в виде большой статьи с сурово предостерегающим названием: «Очень опасно!!!»

Первым узнал о ней Некрасов. Это было глубокой ночью в Английском клубе, в перерыве между двумя партиями. К нему подошел, сочувственно улыбаясь, один клубный знакомый, из числа тех окололитературных людей, которые всегда в курсе всех «историй» и сплетен о писателях.

— Вы видели последний номер «Колокола»? — многозначительно спросил он, пожимая руку Некрасова.

— Нет, — ответил Некрасов и хотел пройти мимо. Но внезапно встревожился и остановился. — А что в нем интересного?

— Большая статья о «Современнике» и, говорят, весьма недоброжелательного характера, — быстро зашептал его собеседник, видимо, радуясь, что он первый сообщает эту новость. — Я еще не читал ее, я только видел заголовок, — статья называется «Очень опасно», заглавие набрано крупным шрифтом и рядом помещен указующий перст.

У Некрасова задрожали ноги. Он отошел к окну, отодвинул тяжелый пыльный занавес и облокотился на широкий подоконник. Окно было распахнуто, и светлая ночь дышала за ним, спокойная, тихая и безмятежная. Некрасов почувствовал, как прохладный воздух нежно скользнул по его лицу. Он вытер внезапно вспотевший лоб и спросил небрежным и равнодушным голосом:

— А что же в ней есть еще, кроме интригующего названия? Надеюсь, вы смотрели не только на заголовок?

Его собеседник, несколько смутившись, залепетал, что он только «просматривал», не дочитал до конца, не вдумался в отдельные положения.

— Но я твердо знаю, — это мне говорил верный человек, — что Искандер смертельно ругает «Современник» и в частности «Свисток» за издевательства над гласностью, за глумление над полезной и светлой деятельностью общества. В статье есть недвусмысленный намек на то, что «Современник» подкуплен некиим государственным учреждением и надеется получить награду за свою деятельность.

Выпалив все это залпом, человек с любопытством впился в лицо Некрасова. Некрасов был совсем спокоен, лицо его не выражало ничего, кроме обычной замкнутости и скуки. Он как будто даже не слушал, а смотрел на улицу, где, покачиваясь и хватаясь за стены, медленно брел пьяный.

— Это все? — спросил он, не поворачивая головы. — Интересно… Вы собираетесь еще играть сегодня? Вероятно, уже составляется партия, надо идти, желаю вам всего хорошего.