Некоторые проблемы истории и теории жанра

Такая полная гармония отличала, конечно, гениальную художественную интуицию. Но она и была только возможна на определенном уровне научно-технического развития. Последователям Жюля Верна пришлось трудней - противоречивей стала картина науки и техники, в более сложное соотношение вступила она с социальными потребностями. В 60-х годах нашего века в связи с сенсационными пересадками сердца и других важных органов вспомнили, сколь далеко заглядывал в будущее Александр Беляев. А тогда, в 30-х годах, автора "Головы профессора Доуэля" осуждали за якобы проповедуемую им идеалистическую идею личного бессмертия, хотя оснований для этого решительно никаких не было. Медико-биологические гипотезы произведений А.Беляева высмеивались. А ныне в связи с тем, что они близки к осуществлению, приобрела актуальность и их морально-этическая проблематика, воспринимавшаяся тогда, как чисто художественное оформление сюжета.

С течением времени фантастика поворачивается новыми гранями. В двадцатом веке выдвигают на первый план в своем диалоге Ю.Кагарлицкий с Е.Парновым ее психологическую функцию, она как бы заранее снимает эмоциональный стресс, неизбежный при неожиданном появлении выдающихся открытий. Они приводят пример с высадкой человека на Луне, которая поразила мир гораздо меньше, чем кругосветное путешествие Магеллана. Повести Ж.Верна и К.Циолковского проложили в нашем сознании лунную трассу задолго до появления в небе первого Советского спутника. Однако, в наше время психологическое воздействие предвосхищений фантастики стало более противоречивым.

По мере того, как в эволюции знания растет значение "обходных" путей, когда открытия совершаются на основе качественно новых и поэтому заранее непредвиденных принципов, основательность фантастического прогноза все трудней стало оценивать с точки зрения обыденного здравого смысла - ведь в нем канонизируются отработанные принципы.

В середине двадцатого века обнаружилось, что научная фантастика, которая во времена Жюля Верна как бы достраивала своими предвидениями верхние этажи знания, стала теперь сотрясать сами основы. Она спустилась или, лучше сказать, поднялась к фундаментальным проблемам науки, утратив при этом традиционные и приобретя новые свойства. Стали говорить, что фантастика исчерпала свою прежнюю роль популяризатора возможностей научно-технического прогресса. Но зато она взяла на себя новую популяризацию - возможных путей самой научно-технической революции и того сложнейшего ее взаимодействия с социальным развитием, которого еще не знал век Жюля Верна.

Если творчество отца научной фантастики приобщало массовое обыденное сознание к теоретическому мышлению, то в романах Уэллса фантастика заговорила уже об относительности самого теоретического мышления. Известные идеи Уэллса об относительности времени, об антитяготении и т.п., сперва даже самим писателем воспринимавшиеся как условно-фантастические, получая определенное научное обоснование, положили начало, так сказать, релятивистской научной фантастике - оперирующей гипотезами, дискуссионными даже на пределе фундаментальных научных представлений. Если наше знание законов природы пока не допускает путешествия по времени, то, например, "парадокс времени", вытекающий из общей теории относительности (и подтвержденный экспериментально), по крайней мере, не исключает некоторого путешествия в будущее. В современных фантастических романах используется, например, и - что важней - философски оценивается возможность мгновенного преодоления пространства.

В современной "невозможной" фантастической гипотезе в отличие от чуда традиционной условно-поэтической фантастики заложена все же какая-то доля вероятности - мыслимая в расчете на еще не открытые законы природы. Современная фантастическая гипотеза, невероятная с точки зрения известных законов, в то же время вероятна с точки зрения предполагаемых (и не от того ли, что интуитивно предвосхищает еще не познанную связь желаемого с сущим?). Она как бы вмещает полярные противоположности, она отражает живые противоречия естествознания нашего века. И в этом смысле она - амбивалентна. Однако, уже не в прежнем духе классической научной фантастики, когда научные представления, сочетаясь с художественным воображением, направляли его, а скорей в обратном порядке, когда научная логика сама испытывается "на прочность" образной ассоциацией. Тем самым, кстати сказать, современная научно-фантастическая гипотеза более образна, и, когда говорят, -вполне справедливо - о возросшем поэтическом мастерстве современной фантастики, не берут в расчет объективной ее "раскованности" на уровне первоэлемента "жанра" - фантастической гипотезы. Сказывается, конечно, и приток талантливых писателей, возросший благодаря престижу науки и техники.