Некоторые не попадут в ад

Как и ожидал: сидят Казак (чашка кофе) и Ташкент (зубочистка).

Разговор короткий, как предчувствовал: «Ну ты что, когда к императору? Чего-то ты, знаешь, засиделся на фронте, товарищ».

Посмеялись.

Я говорю: ладно, я поеду, в отпуск заодно схожу, а то устал, но, между прочим, товарищ Ташкент, нет ли у тебя, случаем, завалящегося какого «передка» — чтоб мне Батю с этим вопросом лишний раз не тревожить.

Ташкент: «Отчего же нет, есть, поехали завтра смотреть новые позиции для тебя».

Так мы попали на Стылу и в её окрестности.

Позиций там было — на две роты сразу; раскиданы, как после бури.

Минус в том, что бензина кататься друг до друга — не напасёшься: серьёзный расход. Ну и согласование действий в сложный момент — не самое простое. Чтоб элементарно произвести совещание ротных, разведки и миномётчиков — всем надо километров пять в тыл вилюжинами добираться.

Рота Дока расположилась ближе всего к Стыле, заняв вторую линию обороны; впереди стояли корпусные, но меж подразделами двух разных бригад имелся прогал, — через него шла тишайшая, пыльная, как из песни, дорога. В случае удачного наступления и прорыва наш несчастный неприятель вылез бы неизбежно именно на эту дорогу, — и тут мы бы его приветили, прямо в бочину.

Другая рота получила длинный угол передка, — я и туда заехал осмотреться; устал, пока шёл по окопам, — а бойцы тут же начали дальше рыть: к нашему несчастному неприятелю теперь можно было приближаться только таким способом — создавая бесконечные туннели. Неделю копаешь — ещё на пятнадцать метров становишься ближе к родному и ненаглядному Киеву, по которому мы так искренне скучаем.

Томич и Араб сразу же пошли к нашим корпусным соседям: знакомиться, дружиться, предлагать свою помощь, просить у них чего-нибудь; в общем, и здесь всё заново.

Корпусные нам, от своих щедрот, ещё два небольших участка задарили: вот, говорят, у нас народа не хватает — а там дыры, хоть шары закатывай; займёте?

Мы: чего ж не занять, покажите на карте, где? — а вот. И вот.

Араб попросил сопровождающего — чтоб свои хотя бы не накрыли, — они говорят: своих предупредим, не накроют, напротив, всё покажут. Араб к ним подъехал, ему: вон, вдоль балки, даже блиндажи старые остались; валяйте, обживайтесь, там не заминировано.

— И можно доехать?

— А чего нет. Конечно.

Араб и поехал — на своей, красивой, красной масти.

По нему как начал херачить наш несчастный неприятель — не попал разве что от удивления. Взбивая пыльные облака, Араб развернулся — и назад.

— Спасибо, — говорит, — за совет, — тем, кто ему совет дал.

Те:

— Да, нехорошо получилось. Но мы тебя, между прочим, прикрывали. Знаешь, как прикрывали — ой, как.

Бойцы наши заходили туда уже вечерком, тайком, шепотком, ползком.

Мы с Томичом поехали на другой участок, мне Араб успел отзвониться: так, мол, и так, еле колёса унёс, ты тоже поаккуратнее.

Я благоразумно оставил машину, дошли пешочком — из посадки посмотрели на предоставленное нам место: а что, интересно — на самом острие, едва не нос к носу с той стороной. Камнем не добросишь, но если из рогатки — то вполне.

Спустя полчаса на вверенные позиции отправились наши, в количестве половины отделения — обживаться.

Пойти, думаю, что ли, переночевать на природе напоследок. Лето, воздух, приволье.

Потянулся руками к солнцу, похрустел костями, сплюнул, и побрёл обратно к своему «круизёру». Там у меня открытая, уполовиненная бутылка коньяка стояла — прямо в подстаканнике между водительским и пассажирским сиденьем; нагрелась уже на жаре; я из неё с неприязнью отхлёбывал.

На следующее утро бойцы с этого участка докладывают: ночью к ним в окоп самую малость не доползли солдаты нашего несчастного неприятеля, — их разведка, как оборзевшие кроты, чувствовали пространство своим, нарезали круги, принюхивались, — видимо, днём выпасли наши передвижения.

Чтоб не палить себя раньше времени, бойцы стрелять в ночных гостей не стали.

Ещё приползут.

* * *

Сказал хозяйке, что жить больше не буду, и оставил свой гостевой домик — без сожаления, не оглянувшись.

Собачка так и лаяла вослед, тварь.

Перебрался на «Прагу», перевёз туда свои вещи, свалил кое-как: «Калаш», пять пистолетов, два бронежилета, саблю (Батя подарил), клинок (Ташкент подарил), РПГ-9 (Казак подарил), несколько книг (ни одной не прочёл за три года, вообще читать разучился), форму на все времена года.

Поехал отобедать с личкой, вернулся обратно — всё развешано на стенах: пистолеты, сабля, клинок; полы пропылесосили, все вещи в шкафу на вешалках, на кровати — мягкая игрушка развалилась, на зеркале тоже — обезьянка, но повешенная, за шею.

На груди у обезьянки записка: «Захар, мы знаем, ты хочешь нас оставить. Не уезжай».

Это Араб позабавился. Он жил в соседней комнате.

Что я мог сделать в ответ?

Мы сели у него, — пили, господи прости, воду, — и я что-то разглагольствовал про то, что события начали убыстряться — но перед нами не то ускорение, которого я ждал: когда-то я заезжал сюда, чтоб праздновать следующий день рождения в Славянске, — а я справляю дни рождения на одной и той же линии соприкосновения, просто в разных местах.