Вместо ответа Горохов страшно закричал, перетянулся через стол, схватил Авербуха за горло, потянул к себе, от чего майор плашмя упал на столешницу, власовец потянулся рукой к кобуре на поясе особиста. Коля на мгновение оцепенел, но затем без размаха, как-то даже легко съездил большому Горохову по подбородку слева и снизу. Забыл совсем про свой ППШ, что висел на ремне. От удара автомат слетел, повис на предплечье. А Горохов удивленно посмотрел на Колю и, как показалось, медленно осел на землю, опрокинулся, закатив глаза. «Нокаут! — сообразил Смирнов и даже начал считать про себя. — 10, 9, 8…» Но быстро опомнился, огляделся.
Власовцы угрожающе зашумели, придвинулись к проволоке, огораживающей загон. Два американца что-то закричали, подняли свои толстые автоматы, дали каждый по короткой очереди над головами пленных. Те отошли от колючки, но бурчание продолжалось еще долго.
Авербух и капитан продолжили свою работу. Коле майор ничего не сказал. Только на пути обратно, когда подошли два долгожданных «Студебеккера» и забрали рассортированных власовцев, Авербух повернулся к Смирнову:
— Молодец, сержант. Реакция у тебя хорошая. У меня она тоже хорошая — так что кроме благодарности представлю к награде за спасение командира.
Коля хотел сказать по уставу «Служу Советскому Союзу!», но почему-то выдавил только сугубо штатское «Спасибо!» Майор кивнул головой в ответ. А Зубарев, катя по гладкой чешской бетонке, вдруг заговорил:
— Я вообще не понимаю, что с ними цацкаться. Мы их никогда в плен не брали. В Польше, помню, напоролись на пулемет. Встали. Режет, сволочь, длинными очередями с костела, и точно так режет, видно — дело свое знает. Чуть не половину ребят положил. Взяли мы его, конечно. Вот такая же нашивка на рукаве у него была. Или другая, похожая, хрен их разберет. Короче, русский. А вторым номером у него немец был. Того-то сразу пристрелили, чего с ним цацкаться. А этого затащили на колокольню, на самый верх. Он все понял, заплакал, гадюка. Что-то сказать пытался. Да кто ж его будет слушать. Сбросили и все. А что, в плен его брать? Не-е-е…
— На дорогу смотри, — пробурчал Авербух. Коля молчал.
Уже потом, после того, как отслужил и вернулся домой с орденом и двумя медалями — отец удивился: «Надо же, война кончилась, а он весь в наградах!» — Смирнов узнал, что большинству власовцев присудили шесть лет поселений. Ссылки. Даже не лагерей. Тем, кто стрелял в своих. Или был готов стрелять. Поэтому когда его прямо из действующей армии направили продолжать службу в госбезопасность, слал рапорт за рапортом о переводе в отдел розыска нацистских преступников.
СЕРЕБРОВ: Ну, все готово?
ВИКТОР (закуривая): Как бы все.
СЕРЕБРОВ: Как бы или готово?
ВИКТОР: Ты на хрена с собой туристов привел?
СЕРЕБРОВ: Тебе два раза повторять? Ты тупой? Это же лучшее прикрытие, туристы себе и туристы, зачем приперлись в этот район? А нехожеными тропами ходить! Нормативы выполнять! Подарок съезду партии! Понятно? Или еще разъяснить? А если кто-то один пришел, то вопросов сразу возникает… много. Ладно, закончили ликбез. Готово все? Рыжье собрал?
ВИКТОР: Не. Оно у бабки, у манси.
СЕРЕБРОВ (задумчиво): Пристрелить тебя, что ли? Мы как договаривались? Нам же завтра на маршрут выходить! Сколько до той манси?
ВИКТОР: 24 кэмэ в один конец.
СЕРЕБРОВ: Ты нормальный? Когда забирать будешь?
ВИКТОР: Да чо ты скесся? Все будет как доктор прописал, не первый раз замужем.
Виктор виртуозно сплевывает на снег сквозь зубы, щелчком отправляет окурок, рассыпавшийся искрами, скрывается в доме и через минуту выходит с мужиком. Серебров вглядывается в лицо мужика.
СЕРЕБРОВ: Горбунов, ты что ли?
ГОРБУНОВ (удивленно): Сашко?
СЕРЕБРОВ: Ничего себе встреча! Вот это да! Так ты живой? Не убили тебя тогда, на Одере?
ВИКТОР: Какой Одер? Вы что? Знакомы?
ГОРБУНОВ (быстро): Воевали вместе.
СЕРЕБРОВ: Да уж… Ну здорово, что ты жив, я, честно скажу — рад. Ты как тут оказался-то?
ГОРБУНОВ (оглядываясь на Виктора): Как тут все оказываются… Получил шесть лет, и еще по рогам — минус 20…
СЕРЕБРОВ: Запрет на проживание в 20 крупнейших городах Советского Союза?
ГОРБУНОВ: Именно. От звонка до звонка. И деваться мне было некуда, остался тут, а потом привык. Вроде оно и ничего. Только есть у меня одна мыслишка… (обращаясь к Виктору) Ты, Витек, иди, погуляй пока, мне со старым боевым товарищем перетереть надо.
Виктор пожимает плечами, зачем-то подмигивает, уходит.
ГОРБУНОВ: За кордон собрался?
СЕРЕБРОВ: С чего ты взял?
ГОРБУНОВ: Ты меня за дурака-то не держи. Облапошить как тогда, в окопе, не удастся. На что тебе золото? В СССРе жить? И прятаться вечно? И для мусоров отмазки придумывать, с чего у тебя такая шикарная жирная жизнь? Не, Сашко, я тебя знаю, ты на край света забрался не для того, чтобы купить себе «Победу» и вставить золотые зубы. Куда собрался-то? Отсюда куда стопы направишь?
СЕРЕБРОВ: А ты со мной намылился что ли? С какого хера мне тебя с собой тащить?