Некама

Да вот сейчас — не драка. Их будут убивать. Дик ощутил противный холод внизу живота, быстро застегнул штаны, но холод не прошел. Подташнивало. Бежать надо. То есть, как бежать? Оставить ребят одних? Бросить их? А что делать? Предупредить? Сказать, мол, Саша, весельчак и певец, чьи песни они старательно переписывали в тетрадки, собирается их всех убить? Что он на самом деле враг советской власти? И ему, конечно же, сразу поверят, ага! Засмеют, пальцем у виска покрутят и все равно на маршрут выйдут. А если вдруг поверят? А если нет? И Зоя поднимет его на смех. Но ведь тогда убьют и Зою! Олежка чуть не плакал от невозможности решить, что же делать. Представить Зою мертвой он даже в фантазии не решался. Впрочем, он и себя мертвым не представлял, совсем.

И даже то, что у другой стороны дома ожесточенно целовались Люба с Витьком, его совершенно не задело. Их будут убивать, а они целуются. Ну не дебилы ли? Бог с ними.

Витек же ожесточенно пытался прорваться сквозь все теплые кофты, ковбойки и прочие футболки, надетые девушкой, наконец это ему удалось, но теперь скатавшиеся кверху тугие слои одежды пережимали руку, не давали ладони пространства для маневра. Все равно нащупал грудь с затвердевшим то ли от холода, то ли от возбуждения соском.

— Не надо, Витя, не надо, — шептала Люба, отворачиваясь от губ парня.

— Да ладно тебе, — горячо шептал в ответ Витек. — Ну дай, дай, нравишься ты мне, нам хорошо будет, вот увидишь!

Он попытался засунуть руку девушки себе в брюки. Но та резко вырвала ее и отпрянула от него. Тогда он снова силой притянул ее к себе, попытался стянуть с Любы штаны и рейтузы, но тут уже она стала сопротивляться так отчаянно, что стало понятно: это не игра.

— Не надо, — она наконец смогла вырваться от него. — Дурак что ли? Здесь ты хочешь это делать? Ненормальный. И вообще, мне нельзя сегодня, понял?

То, что она девственница, она решила ему пока не говорить. Там видно будет. Развернулась, убежала в избу.

— Сука. Жопу побоялась отморозить. Интеллигенция гребаная, — бурчал Витек, застегивая ширинку. — Пожалеешь еще! Ох, пожалеешь.

ЯНВАРЬ 1959, ДНЕВНИК ЗОИ КОЛОМИЙЦЕВОЙ

Сегодня первый день пути. Рюкзак ничего тяжеленький. Да, от нас сегодня уходит Олежка Оленин: у него что-то вроде воспаления седалищного нерва, на лыжах он идти, конечно, не сможет. А так жаль. В наши рюкзаки распределили его груз — пригодится. Сегодня в последний день видим какую-то цивилизацию, печку, людей и т. д. Нас провожают, как дорогих гостей. Все поют, рабочие живущие в бараках, не пошли на работу, поют. Мы сидим и пишем песни. Как много среди рабочих очень талантливых, умных людей. Особенно Борода, он очень много знает, а борода рыжая-рыжая, и глаза тоже рыжие, коричневые. Ребята хорошо поют. А Ростик так играет на гитаре! Сегодня с Любой последний раз спали на кровати. Теперь уже в палатке, видимо, будем. Скорей бы в путь, встать на лыжи… Что еще я заметила — на меня как-то ужасно действует музыка в последнее время, гитара, мандолина и прочее… Какая-то я сентиментальная становлюсь, а турист должен быть жестким, сильным.

ЯНВАРЬ 1959, ДНЕВНИК ЛЮБЫ БЕРЕЗИНОЙ