Неизвестный Кафка

Нет, Феликс, не будет хорошо, ничего у меня не будет хорошо. Порой мне кажется, что я уже не в этом мире, а болтаюсь где-то в преддверии ада. Ты полагаешь, что в сознании вины я нахожу какую-то опору, какое-то разрешение, — нет, сознание вины у меня только потому, что для моей натуры это прекраснейшая форма сожаления, и тут не нужно очень внимательно всматриваться; это сознание вины — просто некое требование возврата. Но едва оно возникает, как тут же вырастает куда более страшное, чем сожаление, чувство свободы, избавления, относительной удовлетворенности, намного превосходящее все сожаления. Сегодня вечером получил письмо от Макса. Ты в курсе?^{170} Как я должен поступить? Может быть, не отвечать? — конечно, это единственно возможный ответ.

А что будет, это сказали карты. Несколько дней назад мы тут собрались вечером компанией в шесть человек, и одна молодая, очень богатая, очень элегантная русская, от скуки и безысходности, — ибо элегантные люди среди неэлегантных чувствуют себя куда более потерянно, чем последние среди первых — всем погадала на картах. Причем каждому — дважды, по двум разным системам. Нагадалось разное, большей частью забавное или полусерьезное и, в конечном счете, даже если этому и верить, совершенно ничего не говорящее. Только в двух случаях получилось нечто вполне определенное, такое, что всеми может быть проверено, причем результаты совпадали по обеим системам. Одной девушке расклад предсказал, что она останется старой девой, а в моем раскладе было то, чего даже близко ни у кого не было: все карты, обозначавшие человеческие фигуры, разбегались от меня так далеко на края, как только возможно, и даже этих удаленных фигур было один раз только две, а другой раз, по-моему, вообще не было. Вместо них вокруг меня крутились беспрерывные «заботы», «богатство» и «честолюбие», то есть все абстракции, какие вообще знают карты, за исключением «любви».

Так уж прямо верить картам, по всем вероятиям — глупость, однако попытка с их помощью или с помощью любой другой внешней случайности внести ясность в запутанную и непроницаемую сферу представлений внутренне оправданна. Я говорю здесь, естественно, о воздействии моих карт не на меня, а на других и могу подтвердить это тем, как подействовал на меня расклад той девушки, которой предсказано остаться старой девой. Речь идет о вполне милой молодой девушке, в которой ничто, за исключением, может быть, прически, не предрекает будущности старой девы, и тем не менее мне, хотя до этого решительно никаких ясных мыслей о ней у меня не было, с самого начала было жаль ее, причем не в связи с ее настоящим, а — совершенно однозначно — в связи с ее будущим. Но с того момента, как ей выпали эти карты, для меня стало совершенно несомненным, что ей суждено остаться старой девой… Твой случай, Феликс, возможно, сложнее моего, но он все-таки ирреальнее. В своем крайнем выражении, в реальности всегда самого мучительного варианта, он все-таки — только теоретическая возможность. Ты стараешься разрешить некий признанный неразрешимым вопрос, тогда как его решение, если исходить из того, что можно себе представить, не принесет пользы ни тебе, ни кому-либо еще. Насколько же все-таки я в качестве неудачника превосхожу тебя! Будь у меня хоть малейшая надежда на то, что это чему-то поможет, я вцепился бы в столб ворот на въезде в санаторий, чтобы не надо было уезжать.

Франц.