Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

Это чувствовалось, и поэтому все к нему тянулись, а он шутил, веселился, пел, рассказывал великолепные истории – словом, по определению Зураба Топурии, был самым настоящим тамадой.

В конце вечера я спросил Ивана Ковалева:

– А кто он?

– Меч, – ответил Ковалев. – Наш бригадир коммунистического труда. Он и там такой. – Ковалев кивнул головой туда, где рыли Каспийский тоннель. – И здесь. – Он показал глазами на стол. – Меч – всюду Меч.

На следующий день я видел, как Меч руководил бригадой. Его работа была так же весела, спокойна, тщательна и добротна; он был здесь таким же стержнем, к которому тянулись все, как и вчера за праздничным столом.

…Это очень здорово, но, к сожалению, так бывает не всегда: глядишь, на работе человек – орел, а за праздничным столом – мокрая курица. А Михаил Меч, как здорово сказал Ковалев, – всюду Меч: и в радости стола, и в радости труда. Здорово это? По-моему – очень.

Зарисовки с натуры

С первым из них мы с Толей Костиным встретились в кузове попутной машины, шедшей из Кордова в Каспу.

Он – взрывник, возвращался из кордовского штаба взрывников на трассу. Был он очень молод и очень сердит.

– Ты что, дружище? – спросил его Костин.

– Ничего, – в сердцах ответил парень и отвернулся.

С полчаса ехали молча. Вдруг, придвинувшись к Костину, он спросил:

– Ты мне объясни, секретарь, гагановцем у нас каждый может быть или только по специальностям?

Толя опешил. Парень усмехнулся и сказал:

– То-то и оно, что по специальностям. Я вот взрывник, я под уставом хожу, под единым правилом безопасности. Бригады у меня нет, я в одиночку рву, понял? Пришел к начальству, попросил: «Пустите, говорю, где труднее, чтобы к Гагановой приблизиться». А они: «У взрывника всюду трудно, иди обратно, не дури, рви свой гранит».

Толя Костин засмеялся и сказал:

– Точно, не дури. Хоть ты в коммунизм с динамитом входишь, но тебе там тоже почет будет, как Вале. У тебя не станок под рукой, а гибель. А ты эту гибель на жизнь обращаешь. Так что, я полагаю, ты тоже гагановец, если только рвешь на всю железку. Как думаешь? – спросил Толя меня.

– Я думаю, гагановец, – сказал я.

Взрывник долго изучающе рассматривал нас, а потом зло махнул рукой и отвернулся.

А машина мчалась все дальше, мимо огромного, ревущего, смеющегося, громыхающего фронта работ…

…21 января 1960 года. В Кошурникове ударил мороз: 54 градуса ниже нуля. Воздух, густой, стылый, аж трещал, единоборствуя с холодом. Мороз властвовал в Кошурникове: на улицах не было ни одной живой души, все сидели в домах около печек, раскаленных докрасна.

Топили беспрерывно, дрова катастрофически шли на убыль. К завтрашнему дню могли остаться без дров столовая, детсад, ясли, клуб, общежитие.

Первым из дому вышел секретарь комсомольского бюро, мастер Михаил Воротников.

Он не бежал по улице, чтобы люди не подумали: «Сдрейфил секретарь». Он шел неторопливо и спокойно.

Перед входом в общежитие он задержался и немножечко дольше, чем нужно было, отряхивал веником валенки.

Потом он вошел к ребятам и сказал:

– Сегодня никто не работает. А дров в поселке с гулькин нос. Если завтра будет такой же мороз, дров не останется вообще. Кто пойдет в тайгу добровольно?

Ребята неторопливо закурили, покашляли, быстро посмотрели друг на друга. Первым поднялся член комитета комсомола тракторист Эдик Зайков.

За ним поднялись остальные. Никто не говорил красивых слов о мужестве. Вообще никто ничего не говорил. Просто вышли из дому, сели в машину и поехали в тайгу и заготовили дров.

И в яслях, в клубе и в столовой было и завтра тепло так, как будто никакой пятидесятиградусный мороз не рвал воздух, не ломал стволы деревьев и не делался сухим и хрустящим, как пережженный черный сухарь.

Это ли не лучшая иллюстрация к девизу: «один за всех»?

Этим «одним» здесь были комсомольцы Воротникова, а «всеми» – жители Кошурникова, замечательного поселка строителей, взрывников и шоферов – дерзостных землепроходцев, отважных мечтателей, вдохновенных творцов.

Комсомольцы головного ремонтного поезда 38 создали свою футбольную команду. Ответственная встреча была назначена на воскресенье.

В Кордове, где жил центр нападения, в субботу задержались с работой. Был аврал, в общежитие вернулись поздним вечером. Ни одной машины около чайной – своеобразного перевалочного пункта – уже не было.

Что делать? Центр нападения мог бы лечь спать, и его совесть перед товарищами по команде была бы чиста.

Но центр нападения не стал ложиться спать. Он выпил чая, съел два бублика с маслом и отправился в Курагино пешком. Он прошел по тайге 60 километров за ночь и утром вышел на футбольное поле. Он забил два гола.

Ответственная встреча была выиграна. И тогда форвард ушел к реке, постелил пиджак, лег и уснул. Он проспал семь часов кряду. Открыв глаза, он увидел незнакомого шофера, который сидел неподалеку и удил рыбу.

– Ты что? – спросил форвард.

– А ничего, – ответил шофер. – Тебя жду. В Кордово еду. Мы попутчики. Ты, между прочим, здорово бьешь с левой.

Шофер поднялся, взял двенадцать ершей, нанизанных на прутик, бросил их в кузов и сел за руль.