Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

Так они и работают: один застрял, другой помогает. Просить о помощи здесь просто в голову никому не приходит: засмеют. Один-то ведь за всех, и все за одного!

Имеет ли он право давать пощечину?

Кошурниково. Полдень. Солнце. Прозрачный перезвон капелей. По улицам проносятся машины, где-то под горой ревет трелевочный трактор, мерно гудит пилорама, смеются дети, играя в снежки, – словом, идет обыденная, но в то же время совершенно необыкновенная и удивительно многозвучная жизнь растущего городка.

Выделить кого-то одного или что-то одно в этом динамичном напористом движении – дело довольно трудное. Поселок живет настолько, если можно так сказать, компактной жизнью, что уследить за отдельным, частным просто никак невозможно.

Я завидовал живописцам: они могут сидеть часами на одном месте, рисуя весеннюю рощу, строящийся дом или группу людей. Они поэтому могут видеть все: и в деталях и целиком.

И вот я решил последовать примеру живописцев: несколько часов кряду стоял около строящегося двухэтажного дома и – в который раз! – поражался слаженности и вдохновенности человеческого труда.

Около кучи кирпичей, сваленных почти на дороге, неподалеку от фундамента нового дома, стоит паренек в ватнике и в беличьем треухе. Он перетаскивает кирпичи от дороги к дому – машина туда проехать не смогла из-за снега.

Паренек устал, нос и лоб в бисеринках пота. Мимо, грохоча, проезжает бульдозер.

– Эй! – Парень в треухе машет бульдозеристу рукой.

Бульдозер останавливается. Из кабины вылезает долговязый веселый парень в кепочке. Очень лихо выглядит эта его кепочка в лютый мороз, когда уши прохватывает острыми иголочками холода даже в меховой шапке.

– Чего махаешь дланями-то? – спрашивает он парня в треухе.

– Помоги, Петька, замаялся я с проклятым кирпичом.

Бульдозерист, не говоря ни слова, впрыгивает к себе в кабину, опускает огромный нож и, развернувшись в долю секунды, кидает свою машину на кучу кирпичей. Грохот, лязг, нож начинает тащить кирпичи: бульдозерист, видно, хочет одним махом помочь своему приятелю отбросить кирпич с дороги к фундаменту дома.

Парень в треухе бледнеет, на лице его при этом сразу же обозначается несметное количество веснушек всех оттенков и размеров, под кожей начинают прыгать желваки, и, кинувшись к бульдозеру чуть ли не под нож, он растопыривает руки и кричит что-то высоким рвущимся голосом.

Бульдозерист останавливает машину так резко, что она аж подпрыгивает. Нож бульдозера в десяти сантиметрах от ног парня в треухе.

– Ты что, сдурел? – орет бульдозерист, выскочив из кабины на гусеницу.

Парень в треухе подбегает к бульдозеристу и, подпрыгнув, бьет его по щеке. Бульдозерист спрыгивает на землю и спрашивает:

– Ты что ж дерешься?

Веснушчатый в треухе, отдышавшись, вытер лоб.

– Кирпич шестьсот рублей стоит за грузовик, понял, дурень? Я тебя руками просил помочь, а ты, как чумной, с ножом на кирпич полез…

Бульдозерист – здоровенный парень, на голову выше веснушчатого своего обидчика, стоит сбоку, не двигаясь, а потом вдруг, смутившись, машет рукой, залезает в кабину и уезжает.

Я подхожу к веснушчатому и предлагаю:

– Давай помогу.

Парень кивает, и мы начинаем работать вдвоем. Потом я спрашиваю его:

– За кем кирпич записан?

– Не знаю, – отвечает парень, – важно, что ли, за кем? За мной, за тобой, за ним, – кивает вслед ушедшему бульдозеристу, – один черт, наш он, кирпич-то. А знаешь, сколько машина стоит?

– Знаю, – отвечаю я, – шестьсот рублей.

– Не-е, – поправляет меня парень, – пятьсот. Это я ему для стыда большего сказал. – И парень весело смеется, вытирая пот со лба и с носа.

…Кошурниково. Полдень. Прозрачный перезвон капелей. Веснушчатый парень в треухе перетаскивает от дороги к фундаменту нового дома кирпич, который он считает своим и за который может дать пощечину, потому что кирпич все-таки общий.

Масленица. Костры. Меч

Провожают здесь зиму расплесканным будоражным весельем. Жгут громадные шипучие костры, ходят из дома в дом семьями, вкусно едят, поют, радуются весне, которая пока что угадывается только в середине дня, когда солнце плавит прозрачные сосульки.

Масленицу меня пригласил отпраздновать Иван Ковалев, главный инженер тоннельщиков.

В тот вечер я познакомился со многими его друзьями. И что греха таить – разные люди по-разному праздновали Масленицу.

Были и такие, кто к концу вечера и лыка вязать не мог, переусердствовав в количестве поднятых тостов во здравие красавицы-весны.

Человек, сидевший рядом со мной за столом, – высокий, очень спокойный.

На голове у него – фронтовые шрамы, а уши оттопырены – и в этом что-то неизбывно детское и в то же время задиристое. Человек этот веселился вровень со всеми, пел голосистей, задушевней многих.

Шутил так, что все мы смеялись до упаду, он умел вовремя положить свою руку на руку товарища, чрезмерно часто тянувшегося к чарке, он был неким стержнем нашего праздничного стола.