Неизгладимые знаки: Татуировка как исторический источник

Но вернемся на сушу и поговорим о длительных сухопутных путешествиях.[38] Здесь мы встречаем категорию лиц, которая как-то выпала из нашего предшествующего рассмотрения. Это пилигримы средневековой Европы, паломники, путешествующие в Святую Землю для соприкосновения с высшими духовными ценностями. Казалось бы, они-то какое отношение имеют к карцерным группам? Ведь они свободно перемещались, причем не в замкнутом пространстве, как моряки, а постоянно меняя средства передвижения, но, главным образом, пешком. Что их объединяло – по-видимому, именно то, что условно изолировало их от внешнего мира: религиозная идея и идея путешествия как такового. Вообще, как ни парадоксально, любое путешествие семантически сродни изоляции, поскольку отрывает человека от «корней», от привычной социальной среды. Странствие по дорогам средневековой Европы было делом небезопасным, паломники сбивались в группы, способные не только защитить себя, но и противопоставить окружающему миру. Путь паломника предполагал психологическую изоляцию от близких и друзей, оставшихся на родине. Любопытен атрибут пилигрима – татуировка с христианской символикой,[39] хотя, как мы знаем, поздняя христианская Церковь стигм не одобряла. В нашем сознании присутствует еще один неизменный атрибут пилигрима – это посох, еще один «волшебный предмет», выделяемый Проппом.[40]

Говоря о перемещениях в пространстве, мы не можем оставить без внимания целую группу народов древности, объединенных кочевым и полукочевым образом жизни. Речь идет о степных народах Евразии, скотоводах, охотниках и воинах, чья стратегия существования, тип хозяйства и особенности культуры диктовали потребность преодолевать большие расстояния.

К этой категории населения относятся алтайские скифы, сплошь покрытые татуировкой. К ней же принадлежат много позже тюркоязычные и угорские народы, принявшие участие в Великом переселении на запад и несшие, как известно по данным палеоантропологии, странные шрамы на лбу. Начиная с эпохи поздней бронзы, то есть примерно со II тысячелетия до н. э., главный спутник и средство перемещения для евразийских степняков – это конь. Сперва на повозках и колесницах, позже и верхом жители Евразии приобретают способность быстро преодолевать пространство.

Неудивительно, что, возникая в фольклорной традиции, конь попадает в категорию волшебных помощников. Как доказал В. Я. Пропп (2002, с.141–145), образ коня частично заменил и вытеснил образ другого мифического животного – орла, у многих традиционных народов считавшегося медиатором между мирами живых и мертвых, между небом и землей и т. п. В фольклоре конь может стать крылатым и принять мифические функции птицы. В индоевропейской традиции конь не просто ездовое животное, часто сопровождавшее своего хозяина в загробный мир, это символ самого умершего, вступающего в мир духов. Кроме того, это существо огненной природы, в ведическом эпосе и в русских сказках он добывается из огнива. Иногда у него «во лбу ясный месяц, а по бокам звезды» (Пропп, 2002, с. 151).[41] Иногда сверхъестественный четвероногий помощник способствует приобретению героем аналогичной метки на лбу.

Этот сюжет В. Я. Пропп выделил в отдельный раздел своей работы, озаглавленный «Печать царевны». В сказках, относящихся к этому кругу, проходящая этап заключения в башне царевна клеймит (в буквальном смысле) героя, который приходит ее освободить и на ней жениться.

Герой достигает окна царевны верхом на Сивке-Бурке, «поцеловал царевну Неоцененную Красоту, а она ему прямо в лоб клеймо и приложила». «Она его золотым перстнем ударила в лоб». «А она его пальцем в лоб ударила. Загорелся на лбу свет» (цит. по Пропп, 2002, с. 259).

В иных случаях мы наблюдаем откровенное членовредительство со стороны заключенной царевны. «У Марфы-царевны был ножичек перочинный, она им и резанула по щеке Ивана-царевича». Впрочем, как вскоре выясняется, только по этому рубцу героя и можно узнать. «Вот, батюшка, кто меня избавил от змиев, я не знала, кто он, а теперь узнала по рубцу на щеке» (цит. по Пропп, 2002, с. 259). Налицо явные посвятительные обряды и испытания героев. Девушка проходит свое испытание, ее жених – свое. Мотив клеймения, рубцевания и нанесения татуировки – классический атрибут обряда перехода. Но для нас важно, что именно в одной из сказок этого цикла возникают образы, позволяющие семантически уравнять тотальную несвободу (заточение в башне) и свободный полет между мирами (скачка на коне). Последствия заключения и путешествия для героев, по-видимому, одинаковы – татуировка и рубцы.