Георг Герман — писатель 18 сорта. Очень плохой писатель, не обнаруживающий ни ума — ни таланта, не отличающийся ни языком, ни стилем. Для чего его переводят — и зачем о нем говорят — я не знаю. Его романы «Кубинке» и «Снег»[762], так же как и рассказы Леонида Андреева, — убийственная скука, огромная, желторотая, зеленоглазая…
Думать, конечно, не надо ни в каких случаях. Я никогда, например, не думал над тем — надо ли купить мне гороховый фрак с розовыми помпонами? Зачем? Я просто-напросто шел в магазин — и покупал то, что мне нужно. Также и в отношении писательства. Никогда ни над какими романами, ни над какими рассказами я не думал. Просто писал…
Журналы надо издавать без беллетристики, то есть иначе говоря — без чудачеств…
Дети ужасно любят есть сладкое перед обедом. Это освобождает их от унизительной обязанности съедать суп, который мы все ненавидим.
Канцелярские законы — незыблемы. Никакая революция не в состоянии не только уничтожить их, но даже и изменить. Это законы раз навсегда установленные, вечные…
[Зощенко] идет по линии великой русской литературы от Марлинского, Сенковского, Маркевича, — вплоть до Лейкина[763]… Причем такие писатели — как Толстой Лев — и Достоевский — разумеется, совсем от этой линии в стороне.
<О.> Генри — писатель совсем плохой, и почему им принято зачитываться и восхищаться — мне непонятно. Не только его рассказы, но даже и фамилии его не запоминаются. Что же о нем говорить?
Получил я приглашение на празднества Академии Наук. Предупреждают, что приедет Рабиндранат Тагор[765], и что будет ужасно тесно. Оно и верно, уж если Тагор приедет — так от него одного такая теснота будет, что и не продохнешь…]
Басня — это очень старый род искусства, аллегория в стихах, где под видом животных выводятся люди. Причем, чем больше животные в баснях — животные, — тем больше, значит, похожи они на людей[766].
Когда я хочу сделать себе что-нибудь очень приятное, я беру одну из своих книг — и читаю… огромное удовольствие[767]…
Есть поэты, которые ужасно любят читать свои стихи ближним. Эго — пытка, и от нее надо избавляться самой резкой и придирчивой критикой. Большинство — не выдерживает.
Вот теперь стали вместо развалин и пустошей устраивать детские сады и площадки. Хорошо было бы окружить весь Петербург огромными трамвайными линиями, построить мосты, и сделать из Петербурга чудеснейший город-сад. А это возможно, и очень.
Не люблю критиков я… Очень был бы доволен, если бы нашелся критик такой, который всю жизнь хвалил бы меня, а всех остальных — ругал. Больше мне ничего не надо. И вообще критики так писать и должны. О ком-нибудь одном — только хорошее, но зато уж очень хорошее, а о других — плохое.
Новым Пушкиным будет только такой поэт, который беззастенчиво и нагло обворует всех своих современников и предтеч[768].
Шевченко — прекрасный поэт. Над его стихами иногда плачешь[769].
Вся наша русская литература — сплошной плагиат. А если бы это было и не так: у нас не было бы великих поэтов, точно так же как не было бы ни Шекспира, ни Гёте, которые, как известно, — всегда работали на чужих материалах.
Блок писал очень скучные пьесы. Мне пришлось однажды присутствовать на чтении его драматической поэмы — «Песня Судьбы»[770]. Так я спал все время — и просыпался только в антрактах, пьесы вообще слушать трудно…
Я вот хочу написать трагедию. Такую, каких нынче уже не пишут. Взять какой-нибудь миф Достоевского, ну, что хотите, «Преступление и наказание», что ли, и создать из этого мифа трагедию. Сохранить только самый миф, обстановку, героев, конечно, Мармеладова так и должна оставаться Мармеладовой, но — язык, образы, — это будет свое. Только вот некогда этим заняться, нет денег. А если бы дали заказ написать вот такую трагедию, и заплатили бы в счет гонорара, — можно было бы написать в год…
Никогда не доверяйте симпатичным людям. Надо доверять только несимпатичным.
Союз наш — беден. Вот — поглядите — член правления — Мария Михайловна Шкапская[771] — ходит даже без рукавов… Не на что купить…
И так — у многих…
Единственная радость — это думать о том, что я — великий писатель. А то все ругают, гонорара не платят — и жить скучно и тошно.