Неистовый сын Трира

Женни была, конечно, права. Маркс понимал, что и теперь речь идет о чести всей партии. И если он все еще ничего не предпринимал, то лишь потому, что очень опасался за здоровье Женни. Он надеялся, что Женни скоро успокоится и перестанет столь болезненно воспринимать клеветнические нападки прессы, которые, несомненно, усилятся, как только он объявит войну Фогту. Но Женни не только не успокаивалась, но еще больше нервничала и требовала открытой войны с Фогтом и его подпевалами.

Маркс начал войну. И не столько ради себя, сколько ради исторического оправдания партии и ее будущего положения в Германии. Но, как он и предполагал, его обращение в газеты не увенчалось успехом: буржуазная пресса оказалась закрытой для него. Попытка возбудить судебное преследование против «Национал-Цайтунг» также провалилась: прусский суд отказался рассмотреть его жалобу на газету. Оставалось одно: написать против Фогта книгу.

Эта книга, хоть и стала его лучшим полемическим произведением, как сказал о ней Энгельс, отняла у него почти год. И столько же времени у Женни, которая не раз переписывала ее после бесконечных поправок и уточнений, вносимых Марксом. Женни казалось, что он работает слишком медленно, слишком старательно, много внимания уделяет мелочам, разоблачению ничтожных сплетен, которые не могли запятнать даже края его подошв. Она сгорала от нетерпения увидеть Фогта и его грязную компанию повергнутыми в прах. Она так извела себя, так изнервничалась и ослабела, что где-то в омнибусе или овощной лавке к ней прицепилась ужасная болезнь и быстро одолела ее. Черная оспа, черная полоса жизни, 1860 год…

А была ли предшествующая полоса светлой? В известной мере – была. Особенно радостными были те дни, когда им удалось покинуть сырую и тесную квартиру на Дин-стрит и переселиться сюда, на Графтон-террес. Переезд этот состоялся благодаря тому, что мать Женни оставила ей небольшое наследство, несколько сот фунтов стерлингов. Коттедж на Графтон-террес стоил тридцать шесть фунтов в год – весьма и весьма недорого. Объяснялось это тем, что он стоял среди огромного пустыря – начинавшейся стройки, заваленной кучами мусора и строительных материалов. Немногим изменился этот пустырь и теперь, спустя пять лет, – всюду кучи мусора и строительных материалов, все то же отсутствие дорог, заплывающие в дождь лужами и вязкой желтой глиной тропинки.

Но сам дом хорош, в нем светло, тепло, много комнат. А в хорошую погоду он просто великолепен, так как от него рукой подать до зеленых живописных холмов, где Маркс и Женни так любят гулять со своими детьми.

Они быстро обставили его мебелью, купленной «по случаю», в общем-то, старой рухлядью, но еще вполне пригодной. Женни даже писала тогда некоторым своим знакомым, что они обставили «свой волшебный замок» в стиле рококо. Во всяком случае, теперь у каждого члена их семьи была своя кровать, свой уголок для работы.

Женни была счастлива, а еще более счастливыми почувствовали себя дети.

К тому же в тот год им удалось расплатиться со своими долгами, и к ним вернулось из ломбарда фамильное серебро Вестфаленов, белье, одежда. Женни, как ребенок, радовалась своим платьям, в которых она наконец без стеснения могла появиться на улице. А еще больше тому, что хорошая одежда круто изменила к ней отношение «вражеских сил» – так она называла булочников, мясников, молочников, торговцев чаем и зеленщиков. Видя ее хорошо одетой, «вражеские силы» охотно открывали ей свои кредиты. Благодаря этому они стали хорошо и сытно есть впервые за много лет. Ленхен тайком молилась, чтобы это счастье никогда не кончилось…

Увы, оно скоро кончилось: деньги, доставшиеся им по наследству, были израсходованы, а гонорары Маркса, получаемые им из «Нью-Йорк дейли трибюн» за статьи, сократились вдвое: начался экономический кризис 1857 года, и владелец газеты отказался оплачивать по две статьи в неделю.

Расходы же между тем увеличивались: подрастали девочки, и воспитание их становилось дороже, больших расходов требовал дом. Пришлось Марксу унести обратно в ломбард серебро и одежду, влезать в долги, ссориться с кредиторами и таким образом поддерживать видимость респектабельности, чтобы избежать полного краха. Все дни уходили на то, чтобы добывать хлеб насущный, а на главное дело, на политическую экономию, оставались только ночи. Следствием постоянной ночной работы стали приступы болезни печени, во время которых он не мог писать. Эти приступы приковывали его к постели, приносили бесконечные мучения и ему, и Женни. Они превращали его жизнь в прозябание и заметно ухудшали материальное положение семьи. Хотелось умереть и лежать на сто саженей под землей, чтобы не быть в тягость себе и другим…

Радость была лишь одна – дети, их милые, шаловливые, веселые и добрые дети, их прелестные девочки: Дженни, Лаура и Тусси. Тусси, их светлый лучик, которая родилась в год смерти Муша и на которую они перенесли всю свою любовь и нежность.