Неистовый сын Трира

То, что в начале лондонской жизни предполагалось сделать за несколько месяцев, растянулось на годы и годы. Там, за стенами Британского музея, эти годы пронеслись с ветрами, дождями и туманами, с морозами и снегами, без устали рядясь то в дневные, то в ночные одежды. Здесь же, в библиотеке музея, они промчались под шелест страниц и скрип перьев. Сколько сотен тысяч страниц Маркс уже перелистал и сколько перьев уже сломалось!..

Для него эти годы были чередой бесконечных терзаний. Да, да, теперь об этом можно сказать именно так: чередой бесконечных терзаний. Были, конечно, и радости, и счастливые мгновения, но лишь как случайные паузы между ударами, которые судьба с жестокой методичностью наносила ему один за другим. И вот еще один удар, очередной, – тяжело заболела Женни. Сейчас он скажет библиотекарю, чтобы тот вернул в хранилище выписанные им книги, так как не сможет воспользоваться ими в течение нескольких недель, и отправится домой, к Женни. Врач сказал совершенно определенно: у нее, у его прекрасной Женни, черная оспа.

Большую часть обратного пути он проделал пешком, хотя погода была скверная, моросил холодный дождь. Правда, англичане говорят, что плохой погоды не бывает – бывает плохая одежда. Стало быть, у него плохая одежда, коль скоро ноябрьская сырость пронимает его до костей. Его старые башмаки сразу промокли, хотя он и старался обходить лужи. Когда же каменную брусчатку сменила раскисшая глина, он перестал выбирать дорогу – ноги тонули в глинистой жиже едва ли не по щиколотку.

Маркс торопился. Первую и единственную остановку он сделал у дома, в котором жили Либкнехты. Доктор Аллен, установив, что у Женни оспа, велел немедленно увести детей из дома. Ленхен тогда же сбегала к Либкнехтам и попросила их приютить на время девочек у себя. Маркс остановился против окна комнаты, в которой Либкнехты поселили его девочек. Не было никакой надежды на то, что дочери увидят его: дождь заливал стекла окон мансарды, к тому же вокруг клубилась густая, как туман, морось. Навестить же девочек он не мог: Аллен строго-настрого запретил ему и Ленхен встречаться с детьми. Запрет был столь же разумным, сколь и огорчительным для Маркса: он с трудом представлял себе, как проживет эти несколько недель в разлуке со своими баловницами. А Женни? Как будет страдать без них бедная Женни!..

Он предчувствовал, что беда неминуема. И Аллен предупреждал его об этом. Весь нынешний год она сильно нервничала, принимая близко к сердцу кампанию наглой клеветы, которую с легкой руки мерзавца Фогта развернули против него, против Маркса, и против коммунистов буржуазные газеты. Живущий в Швейцарии немецкий эмигрант Карл Фогт, бывший лидер левых демократов во франкфуртском парламенте, пресловутой «франкфуртской говорильне», а ныне отщепенец, клеветник и агент французского короля Наполеона III, выпустил в начале года книгу. В этой книге он изобразил Маркса в качестве главы шайки вымогателей и фальшивомонетчиков. Фогт утверждал, что Маркс и коммунисты занимаются тем, что направляют в Германию сотни писем бывшим участникам революции и, угрожая этим людям выдать их властям, требуют денег, которые затем прикарманивают. Кроме того, утверждал Фогт, они сами изготовляют фальшивые деньги, чтобы с их помощью подготавливать революции в различных странах. Клевета Фогта была злобной и нелепой. И тем не менее ее подхватили многие газеты в Европе. Особенно постаралась немецкая «Национал-Цайтунг», которая появилась в Лондоне раньше, чем книга Фогта. Женни, прочитав в ней посвященную книге Фогта передовую статью, пришла в такое отчаяние, что Марксу долго не удавалось успокоить ее. Она потеряла сон, у нее начались нервные припадки.

– Женни, милая, – убеждал он ее, – ведь это в обычае европейских газет – оскорблять на потеху публике писателей, ученых, политиков. Отвечать на такие оскорбления – только подливать масло в огонь. Ведь случалось и раньше, что меня пытались оклеветать. И тут дело не во мне, а в партии, к которой я принадлежу: коммунисты постоянно находятся под огнем своих врагов.

– Нет, Карл, – возражала Женни, – ты должен защитить достоинство нашей семьи. Я настаиваю, я требую!..

– Но как, Женни? Ведь на континенте нет ни одной газеты, которая согласилась бы напечатать мои опровержения. Напротив: вся буржуазная пресса ополчилась против меня. Единственное, что я могу сделать, – это возбудить судебное преследование против одной из этих газет, скажем против «Национал-Цайтунг».

– Сделай хотя бы это, – плакала Женни. – Ведь нужно что-то делать, Карл! Вся Европа льет на нас помои… Вспомни, как мы отбивались от клеветников во время кёльнского процесса над коммунистами.

– Тогда речь шла о чести всей партии, Женни.

– А теперь? Разве теперь не так?