Нейромант

В его поднятой правой ладони сформировался световой рубин. Ривьера уронил его. Серый голубь выпорхнул из точки удара и исчез в потемках. Кто-то засвистел. Снова аплодисменты.

— Название работы — "Кукла".

Ривьера опустил руки.

— Я хочу посвятить эту премьеру здесь, сегодня, леди 3Джейн Мари-Франс Тессье-Эшпул.

Волна вежливых аплодисментов. Когда она стихла, глаза Ривьеры нашли их стол.

— И еще одной леди.

Огни ресторана померкли окончательно, на несколько секунд, оставив лишь мерцание свечей. Голографическая аура Ривьеры гасла вместе со светом, но Кейс все еще мог видеть его, стоящего с преклоненной головой.

Линии слабого света начали формировать горизонтали и вертикали, делая набросок открытого куба вокруг сцены. Ресторанные огни вернулись назад, лишь немного, но решетка, окружающая сцену, казалась сделанной из замерзших лунных лучей. С наклоненной головой, с закрытыми глазами, руки в напряжении по бокам, Ривьера, казалось, дрожал от концентрации. Внезапно призрачный куб заполнился, превратился в комнату, в которой недоставало четвертой стены, что позволяло публике видеть ее содержимое.

Ривьера, казалось, слегка расслабился. Он поднял голову, но глаза оставались закрытыми.

— Я всегда жил в этой комнате, — сказал он. — Я даже не могу припомнить, жил ли я в каких-то других комнатах.

Стены комнаты были покрыты пожелтевшей белой штукатуркой. Там находились два предмета мебели. Один был простым деревянным стулом, другой — железной рамой кровати, выкрашенной в белый цвет. Краска облупилась и потрескалась, обнажив черное железо. Матрас на кровати был непокрыт. Ржавые пятна и выцветшие коричневые полосы. Одинокая лампочка свисала над кроватью на перекрученном отрезке черного провода. Кейс мог разглядеть толстый слой пыли на верхнем закруглении лампы. Ривьера открыл глаза.

— Я был одинок в этой комнате, всегда.

Он сел на стул, лицом к кровати. Голубые угольки все еще горели внутри черного цветка на его лацкане.

— Я не знаю, когда я начал мечтать о ней, — сказал он, — но я помню, что вначале она была только дымкой, тенью.

Что-то лежало на кровати. Кейс моргнул. Исчезло.

— Я не мог удержать ее, удержать ее в своем разуме. Но я хотел удержать ее, удержать ее и более того…

Его голос был прекрасно слышим в притихшем ресторане. Лед звякнул о край стакана. Кто-то хихикнул. Кто-то еще шепотом спросил что-то по-японски.

— Я решил, что если бы я мог визуализировать какую-то ее часть, все лишь малую часть, если бы я мог увидеть эту часть в совершенстве, в самых подробных деталях…

Женская кисть лежала теперь на матрасе, ладонью вверх, белые пальцы бледны.

Ривьера наклонился вперед, поднял кисть и начал нежно гладить ее. Пальцы шевелились. Ривьера поднял руку ко рту и начал лизать кончики ее пальцев. Ногти были покрыты лаком цвета бургунди.

Кисть, видел Кейс, но не отрезанная кисть; кожа постепенно растворялась, целая и невредимая. Он вспомнил татуированный лоскут плоти, выращенной в пробирке, в витрине нинсэйского хирургического бутика. Ривьера держал кисть у своих губ и лизал ее ладонь. Пальцы наощупь ласкали его лицо. Но теперь и вторая кисть лежала на кровати. Когда Ривьера потянулся за ней, пальцы первой замкнулись вокруг его запятья браслетом из плоти и кости.

Представление развивалось по своей сюрреалистической внутренней логике. Руки были следующими. Ступни. Ноги. Ноги были очень красивы. Голова Кейса пульсировала. Его горло пересохло. Он допил остатки вина.

Ривьера был уже в постели, обнаженный. Его одежда была частью проекции, но Кейс не мог припомнить, как она исчезла. Черный цветок лежал у подножия кровати, все еще источая внутренний голубой огонь. Затем сформировалось туловище, и приобрело сущность от ласк Ривьеры, белое, безголовое, и совершенное, блестящее едва заметным глянцем пота.

Тело Молли. Кейс уставился с открытым ртом. Но это была не Молли; это была Молли, какой ее воображал Ривьера. Груди были неправильными, соски больше и слишком темные. Ривьера и лишенное конечностей туловище извивались на кровати, а по ним ползали руки с бургундскими ногтями. Кровать теперь была полна складок пожелтевших, трухлявых кружев, которые распадались от прикосновений. Облако пыли окутало Ривьеру и корчащиеся конечности, быстрые, щипающие, ласкающие руки.

Кейс взглянул на Молли. Ее лицо было спокойным, отраженные цвета проекции Ривьеры поднимались и опускались в ее зеркалах. Армитаж сидел наклонившись вперед, обхватив руками ножку бокала, его тусклые глаза сфокусированы на сцене, на сияющей комнате.

Теперь конечности и туловище объединились, и Ривьера вздрогнул. Голова была там, изображение завершено. Лицо Молли, с гладкой ртутью, залившей глаза. Ривьера и изображение Молли начали совокупляться с новым рвением. Затем изображение медленно вытянуло когтистую руку и выпустило пять лезвий. С томной, как во сне, нарочитостью, она вспорола голую спину Ривьеры. Кейс уловил проблеск обнажившегося позвоночника, но он уже встал и шел к двери.