Неймдроппинг

что захочет сердце, вот уже год почти прошел, берешь чужое

на время – отдаешь свое навсегда, не хватает кружев

для сокрытия бесполезного солипсизма, можешь всё прощать

себе со страницы новой.

94

Первого января любители девачковой поэзии читают Борхеса

о бумажных цветах, футбольной команде железной дороги,

о приеме картин в академию и золотых эполетах,

95

mariage de raison и спасеньи от жизни, которая многих разбудит,

не сказать, чтобы лучших, но для равновесия тоже.

Я почти научилась готовить грог, главное – научилась не жаловаться

на то, что некому покупать ром, обязательно черный, и пробовать,

пробовать долго, ни долга твоя история, ни коротка, ни умышленна,

ни высосана из пальца, первого января всем хочется быть сплошными,

и не нужны клубки. Я почти научилась бояться холода и снегирей,

бояться мороженого в семейной упаковке для экономии,

бояться вообще ничего, потому что всё равноценно,

а дальше одна и та же история под разными углами обзора,

и голос простуженный твой разогрел мобильный, и говорит-говорит-говорит

слова, в качестве фона можно простить себе даже такую скуку –

если обстоятельства нельзя устранить, их надо использовать или развить,

но тебе всегда чего-нибудь слишком мало, и это, кажется, называется

insatiability по-нижегородски. Разные другие люди хотят, чтобы было полно,

чтобы лилось через край и отсвечивало зеленым, разные другие люди

им говорят: «Не верим, нельзя вот так во всём соответствовать декадансу»,

по словам адвоката, нашлись секретные документы, а всё благодаря

непрочной кирпичной кладке, а мы опять будем мечтать о бумажном цветке,

самом настоящем бумажном цветке на свете.

Мир тебя ловил и, наконец, поймал, никогда не окажешься в шорте,

не сможешь закусывать светлое скользким лаймом,

отвели тебя в стан прокуренных и одиноких, в этой когорте

можно мечтать насытиться их беспроцентным займом.

И ты должна на всё посмотреть серьезно,

а не отплясывать в свой тридцатник сонно на дискотеке.

Мы возвращаемся с холода, пьем свое пиво розно,

и берега кисельные пивом затопят реки.

Что из простой официантки получился арт-клоун с бейджем,

пишут в блогах оставленные ревнивцы,

ленточку алую ножичком перережем,

выбросим утром коробочку из-под пиццы.

Мир тебя, наконец, поймал – теперь можешь жить спокойно,

особо тонкие личности косят под идиота.

Можешь себе обустраивать место злачно и беспокойно –

в конце концов, это тоже твоя работа.

Мир тебя, наконец, поймал – теперь тобой все довольны,

все теперь заточены под тебя-то,

и, наконец, прекратятся любые войны,

как Looney Tunes, теперь вот и всё, ребята.

Мир тебя столько лет ловил, что ты ему здесь излишня,

кровь не нужней кипятка вот в такую стужу,

после укуса в конфете осталась вишня,

а запоздалый коньяк потечет наружу.

96

Я не хочу быть фактом нашей литературы,

начинать разговор, потом деревенская проза,

заказать переплет для «Сказок народов мира»,

97

которым я обязана всему хорошему во мне.

Хочу тростник в знак отрицания политкорректности.

Повтори десять раз: «Хочу тростник», и всё, наконец-то, ясно.

Хоронить хомячков и оплакивать их могилки,

конечно, всё это были кандидаты в серию «ЖЗЛ»,

 но слишком женолюбивы (кроме одного журналиста,

который хотел борщи), поэтому возникал вопрос –

а тебе ли они так врут, или можно врать, совсем не взирая на лица.

Повтори себе десять раз: «Я хочу уют», и это станет плотью

твоей парадигмы. Всем одно и то же, с отточенной интонацией,

пущая убедительность, вящая конструкция,

пущая распущенность, вящее сожаление по утрам,

не нужно было пережимать, вот говорят: «Не верю».

Повтори десять раз «Не верю», и всё перевернется, как сейчас говорят,

это просто другая верность, но на самом деле одна и та же.

Зеленый свет свидетельствует о том, что это – положенное место,

намоленная конструкция, первый аперитив.

Не говори «А», пока другие не скажут «Б»,

не говори «Люблю», пока другие не скажут: «Пошла бы ты дальше

с песней», это поднимет настроение скучающим лягушатам

местных кустов и снежных пустошей. Доктор N покидает город,

от вакцинации умерли все младенцы мужского пола –

страна, преемственность, самородки.

Хочешь быть фактом нашего забвения, разыгрывать это в лицах

за себя и за того парня, которому было скучно от темного виски,

поэтому он заметил твое колено, и обычная скука

приобрела новое значение, о котором приблизительно

догадывался антрополог Леви-Стросс.

Доктор N покидает деревню с одним медальоном

и тремя прививками от сифилиса, всюду знаки любви

и приметы разложения, в общем, это одно и то же,

о чем писал еще французский поэт из скандальных,

но любим мы его совсем не за это.

Своим простуженным голосом он отдает последние

 распоряжения экономке: «Если кто-то будет звонить

 и требовать утешенья, я однозначно в Тунисе.

 Хочешь с ними по-доброму – они тебе сядут на шею,

хочешь с ними по-злому – они еще больше липнут.

Может, и правда смотаться в Тунис на неделю».

Повтори себе десять раз: «Я люблю алоэ»,

и эта фраза обретет смысл – такова наша вера,

но что с этим знанием делать дальше – совсем не ясно.

 А когда станет ясно – будет уже поздно, вот и выбирай –

ясно или поздно, одно из двух.