Неймдроппинг

зимы такие в этом раю островском, зимы такие, что не сказать,

из сказки слова не выбросить и не приклеить мяту на черенок,

затмение не спровадить в области стёклышка, кажется закопченной

каждая клетка души на твоем портфеле.

Бедное сердце, куда тебе здесь с другими,

сферу молчания лучше еще расширить,

выбрать известное из невозможных истин

или к любимому больше не дотянуться.

У меня есть талант делать сэндвич с французским сыром,

каждой строкой – полюбите меня хоть кто-то,

выдайте чек какой-нибудь мне, талончик на предъявителя,

чтобы вернуть сподручно, чтобы не брали руку мою любые

и не гадали по ней – сердце вот, а жизни, впрочем, о ней теперь

говорить куда нам. Крохотный мир расширился,

неизбежен крах восприятия,

ходишь одна в пивную и на салфетках пишешь, что жизнь прекрасна,

плоть упоительна, только немного сыро,

в руку глядят и видят такое нечто,

что хорошо бы просто свинтить по черным нашим ходам,

в кротовые норы веря,

но никуда ни шагу теперь отсюда,

мы не отпустим тебя, разве уж не ясно.

У меня есть талант говорить, немота беспечна,

плотность строительства

выбранной перспективы, жадность грешить на своё ЖКХ, но ЖЭКи

тоже стремительно плотность свою теряют, речь обладает составами

марципана и холодца, потому никогда как прежде, ты мне теперь,

набор прописных историй.

90

Читаю стихи Прилепина и вспоминаю редкие минуты счастья,

когда ты не отнимал свою руку ввиду фотографов с зеркалками,

карельских писателей и неизвестных друзей.

91

Мой дракончик очень любит тыкву, скоро он вырастет,

давай играть вместе, в это время суток струит прохладу эфир,

люди сидят в караоке, песню про младшего лейтенанта

вспомнить пытаются и оградить припевом всю территорию

ближе к заливу. Слышишь, как трепыхается под нейлоновой курткой

размера S мысль, что всё бесполезно

и лучше читать в номере Бегбедера,

никто не держит тебя за руку, не держит тебя здесь,

не держит тебя нигде,

 хотели умереть за свободу – не догадались жить,

простые сложные вещи,

слова из разряда «Глупая, я всё помню», стыдное, словно щекотка

в общественном месте, чувство причастности к разным свершеньям

великим, нет, ничего ты не помнишь, а так бы хотелось,

чтобы осталось на память об этом хоть что-то,

тексту подобное, но несомненно прекрасней и целомудренней,

и для соседей незримо, так бы хотелось, но чувство из плоти и крови

слово на слово нанизывать долго велит.

Говорит – простота хуже воровства,

хуже мошенничества с кредитными карточками,

хуже издания собрания сочинений,

хуже написания безметафорных верлибров,

поэтому лучше выбери другой способ существования,

отличный от предыдущих,

реже собирайся с мыслями, ешь чернику,

обещай всё, но ничего не используй

для крупных планов, соседствуй с классиками, если совсем уж худо,

проживай чужие истории, каждый вечер по одной, по второй,

по третьей,

они напишут тебя – здесь никто не спорит,

 устранят несоответствие между тобой

и сыром, вороне как-то раз принесли посылку,

спой, моя деточка, что-нибудь

из Вивальди, и не стыдись раскладки клавиатуры,

вообще ничего не стыдись –

всё проходит мимо, всё проходит дальше и дальше, туда, где скоро,

где почти уже, где совсем одинокий север.

92

Если бы я тебя любила, я бы создала идеальный дискурс,

просыпалась по утрам и говорила себе: «Что ты сделала

для русской литературы, скверная девочка и его милая,

93

его расписанная по столбикам, продегустированная в сети».

Если бы я тебя любила, я бы стала самой укромной,

не описывала бы прогулки по улице Воровского, моментальные

снимки в метро, моменты истины по ходу пьесы – их несколько,

но на самом деле он один, другой такой тебе не нужен,

он будет отягощать сюжет. Если бы я тебя любила, я бы верила

каждому твоему слову, каждой букве, духу каждой буквы

и каждого тире, потому что им тоже должен же кто-то верить.

Центростремительные силы притягивают меня к холодильнику,

я пишу тебе смску «Моя работа предполагает общение с людьми

по разным вопросам, а тебе на самом деле хоть что-то видно?».

Подержи меня за руку, пока не настал Сочельник,

пока не сгустились краски, три на четыре – единственный формат,

от которого мне не спится. Если бы я…, но ты мне уже не порох.

Каждый год начинает новую жизнь и мусолит Канта,

вот уже год почти прошел, и совсем не слышно,

и совсем не стыдно, что нельзя так любить человека

из плоти и крови, словно образ Другого из прозы

французских экзистенциалистов, там еще был поэт

по фамилии Волков, просто вчуже читалось

(со мной не бывает такого), как из данной судьбы

создаются для нас сериалы, и не хочется думать

совсем ни о чем до весны, а весною тем более

думать совсем бесполезно. Каждый год начинает

новую жизнь и покупает юбки полусолнцем,

неизвестно, насколько хватит тепла, посторонним

видно, что тебе тепло, расфасованы все патроны,

в каждом доме сад, снова хочется всё разрушить

каждый раз, когда кто-нибудь пишет о неизбежном

воцарении справедливости, из района присылают соль

и спички, букет ромашек ты находишь утром сонно

на половице. Каждый год начинает новую жизнь,

исписывает горы тетрадей, чтобы что-то похожее

наконец оказалось правдой, оправдало существование,

и проскрипций не предвидится больше, пиши,