Неймдроппинг

пять. Я хожу с тобой, покуда не откроется буфет, потому что вера в

чудо просыпается нет-нет, потому что наши звери в этом маленьком

лесу аппетит к «Кровавой Мэри» вместо пенки на носу (ничего тебе

не  нужно)  носят,  греются,  молчат,  плоть  магнолий  дышит  южно,

мех  оторванных  зайчат.  Приходи  ко  мне  лучиться,  и  стыдиться,  и

смотреть,  как  пустынная  страница  заполняется  на  треть,  как  рука

твоя чужая украдет за локоток, праздник сбора урожая нам обещан

между строк. Приходи ко мне, мишутка, тут на всё один ответ (нам

двоим легко и жутко) – недоступен, связи нет.

74

Осенью  Сева  стал  скучать  и  от  скуки,  было,  женился,  но

75

вскоре

развелся,  некому  было  жаловаться  на  непризнанность,  осётров

нести к столу, раз в тысячу лет появляется с тряпкою Зося, из пены

морской ржавой ванны выходит Лулу. Весною пена всегда ударяет

в  затылок,  нет  чтобы  тренировать  сердечную  мышцу,  и  больше

хотим  морей.  Во  всей  округе  закрылись  пункты  приема  бутылок,

чужая  невеста  приносит  увядший  порей.  Лето  уже  на  дворе  и  что

бы опять не жениться, больно мучительно будет другим тоже зря, а

тем, которым не будет – какие лица, какие густые рисуют на стенах

моря.  Осенью  Сева  стал  скучать,  до  зимы  проскучал  и  выпил,  об

этом негоже знать историографам нашей земли, получишь на день

рождения переходящий вымпел, никто не спросит смотрителя, куда

тебя  увезли.  Весной  табакерка  ударит  в  висок,  и  нам  временами

года  лучше  всё  это  бросить,  просто  зажить,  как  все,  из  табакерки

вылезает  на  свет  свобода  и  рассуждает  о  патоке  и  овсе,  требуй

себя  вернуть  и  поставить  на  то  же  место,  откуда  взяли,  кнутом  и

пряником завернуть, пряник и кнут приносит чужая невеста, так и

других собирают по-южному в путь, чтобы никто не знал, где узнать

придется,  где  открывается  сущее  за  углом.  Что  ты,  этот  сервиз

никогда не бьется, вот нам и дарят вечный металлолом.

Просто ситком – медвежонок с платком у Медеи, и откуда берешь

такие  сюжеты,  прелюбодей,  как  один  подстаканник  на  всех,  и

Большие Идеи, велят не пускать и совсем не давать лошадей. Никто

тебя не приютит – с вызывающе робким видом гуляй по бульварам,

и  слушай  меня,  Серый  Волк,  наша  психиатрия  равнодушна  к

детским обидам. Нет уж, Красная Шапочка, должен же выйти толк.

Конечно,  всем  хорошо,  пока  в  тебе  лишь  опилки,  при  переходе  на

публицистику  резать  квадратный  метр,  истинно  разговаривать  с

джиннами из бутылки, что вам тут всё неможется, ищете что-то, мэтр.

У чародея ученики один другого пригожей, каждый любит Вергилия

и  к  черенку  привит,  а  тебе  и  не  распогодится,  с  тонкой  шагренью

схожей, они жарят свои охотничьи, регулируют аппетит. У чародея

ученики, и каждому что-то мнилось, каждого любят за что-нибудь,

чем-то  же  заслужил,  фокусы,  что  ли,  пришли  смотреть,  за  такую

милость можете сделать арфу мне из подколенных жил. Послушай,

Красная Шапочка, им говорят – бриоши, а они всё равно не выживут,

потому что слишком горды, а мы получаем то, что хотим – мы с тобой

похожи,  истину  в  детском  лепете  всё  не  находишь  ты.  От  Серого

Волка не убудет, всё это наживное, ходит один по городу, плюшевое

манто, звери и птицы лесные оставят тебя в покое, не прикоснется

взорами больше к тебе никто, будут судить и рядить – спасенье не

стоит мессы, будешь проглочен маленьким, аленьким и простым, и

опять остается пустою графа «Интересы», и тенью от дыма, конечно,

окажется дым.

76

Оставь им их солипсизм и don’t be so stupid – здесь не такое

77

читается

между  строк.  Да  ты  что,  он  никого  кроме  нас  не  любит,  почти  как

Ахматова о Блоке, а чем не Блок. Об этом см. также Набокова – он

предвидел (Re: Годунов-Чердынцев и его воображаемый друг), а ты

своих друзей тоже нигде не видел, а потом они все к тебе соберутся

вдруг – тепло ли тебе, простая душа, в Париже, ни тепло, ни холодно

– просто совсем никак, теперь друг к другу пора придвигаться ближе

и делать рукою воздушный масонский знак. Много дождя и видимость

ниже нормы, мимо проходишь и что-то себе бубнишь, ну как это так

не встретились до сих пор мы в этой игрушке, где не проскочит мышь.

Быстрей говори пароль – вас и так тут много, с любым церемониться

–  выйдет  себе  глупей.  Каменный  всадник,  покрытая  мхами  тога,

кельнской  водою  намоченный  ловко  тупей.  Я  тебя  здесь  не  ждала

– мы читали Ремарка, тоже в ролях, для культурного кода страны

холодно вам, дорогое дитя, или жарко – вовсе неважно, а вы добротою

полны и говорите туристам, что здесь остановка, едет автобус, а там

вон  макдональдс,  ВЦ,  всем  окружающим  от  выживаний  неловко,

огненный меч в согревающей площадь руце. Нет, мы читали Ремарка

и вышли в свой улей, поговорили о будущем, сон и каньон, будешь

гадать  над  своей  пролетающей  пулей:  любит-не  любит,  и  просто  –

влюблен-не влюблен.

«Разучилась  вязать  крючком,  всё,  решено  –  молодой  я  больше

не  буду,  и  вообще  никакой  не  буду,  если  на  то  пошло».  Выходит

во  двор  –  встречает  в  лесу  Иуду,  воплощающего  в  подсознании