И он, подобно петушку, который, ступая по двору, зорко всматривается в разбросанные по
земле крошки – какие склюнуть, а какими пренебречь за их ничтожностью, – стал скупыми
деталями давать конспект развёрнутого ответа:
– Мой отец – преподаватель. Но это на самом деле мало о чём говорит. Чтобы ты лучше
поняла – в украинском языке, который мне пришлось учить в школе, есть такое выразительное
слово – «выкладач». То есть по-украински «преподаватель» – это «выкладач». Вот это как раз про
моего отца. Он не из числа этих современных учителей с поурочными планами,
методразработками и прочей бумажной канителью. Он это не признаёт и терпеть не может. Он,
видите ли, «выкладывает» материал – с блеском, остроумно, в прекрасной лекторской манере. А
там дальше усвоили что-то недоросли или нет, его не интересует. Знаешь, такой старомодный, в
стиле чеховских интеллигентов, интеллектуал-словесник. Я пару раз был на его занятиях в
Енакиевском горном техникуме. Это театр одного актера! Ему не надо готовиться к занятиям – у
него всё в голове. И он единственный в Изотовке, если не во всём Донбассе, что называется, не
поперхнувшись, произнесёт название «Коломбе ле дёз Эглиз».
Ляля поневоле дернулась, будто её несильно стукнуло током, и Савченко самодовольно
улыбнулся в ответ:
– Видишь, я даже благодаря отцу знаю, что это название резиденции президента Франции,
– с напускным бахвальством сказал он. Ляля с всё большим интересом внимала рассказу. И да! На
её лице, конечно, было написано восхищённое удивление! Он так и знал! – Вот ты какие слова в
самом раннем детстве произносила?
Савченко с улыбкой, словно представив её ребенком, вышагивал рядом с ней по
подтаявшему полуденному снегу. Ляля пожала плечами и тоже улыбнулась:
– Ну, не знаю. Ти-ти-ля, кажется. Что означает «вентилятор».
– А я, – с энтузиазмом воскликнул Савченко, – в два года тащил по полу газету отцу и во
весь голос просил: «Папа, прочитай про Чомбу!»
Ляля вопросительно подняла брови.
– Моиз Чомбе, кажется. Был такой африканский злодей где-то в бельгийском Конго, –
пояснил Савченко, – вроде бы причастен к убийству Патриса Лумумбы. Представляешь, мой отец
ежедневно по часу читал вслух газеты. Этаким лекторским голосом, с выражением! В нашей семье
такой вот Чомбе упоминался чаще, чем родственники. Между прочим, в 1956 году, когда в
коллективах зачитывали доклад Хрущёва на Двадцатом съезде о культе личности, в Лисичанском
горном техникуме чтение этого доклада поручили именно моему отцу. За неимением Левитана.
При том что отец даже в партии не состоял! Потому что, где бы он ни работал, все ощущали, что
он настоящий интеллектуал.
Вспомнив вчерашний свой тезис о языках как о параллельных математиках, Савченко с
азартом добавил:
– Отец рассказывал, что в 1940 году, до войны, на первом курсе Харьковского института
имени Сковороды – был такой украинский философ – он единственный, не задумываясь, ответил
на вопрос с подковыркой от лектора: как перевести на украинский название пьесы Шиллера
«Коварство и любовь».
Ляля зачарованно слушала этот словесный очерк.
– Представь себе, «Пiдступнiсть та кохання»! Отец ещё тот оригинал! В снег, в мороз, в
пургу, ещё не рассвело, а он мчится к газетному киоску покупать какую-нибудь «Красную звезду»
или «За рубежом».
А в доме у нас часами звучит пианино – он играет, просто для души. Причём не «Катюшу»
или «Шумел камыш», а ариозо из оперетт Имре Кальмана! – И Савченко, больше не сдерживаясь,
шутливо, но в тональности пропел целиком музыкальную фразу:
Блистательный успех и я когда-то знал…
И чардаш иногда недурно танцевал…
Весёлый праздник новогодней ночи
Мне казался дня короче, горя я не знал…
Ляля, глядевшая во все глаза на Савченко, открывшегося ей с совершенно неожиданной
стороны, зааплодировала вязаными шерстяными варежками:
– Браво! Но тогда у меня есть вопрос: что твои родители вообще делают в Изотовке? То
есть я хочу сказать: почему они не уехали в крупный город, где, как ты выражаешься, больше
людей с открытыми валентностями?
Вадим сразу скис: на этот вопрос не было рационального ответа. Он серьёзно посмотрел
Ляле в глаза и с неохотой произнёс:
– Потому что оригинальность моих родителей заходит так далеко, что там кончается
всякая практичность. Моему отцу, прямо по Маяковскому, «и рубля не накопили строчки». Это
при всём при том, что он, со своей игрой на пианино, душа любой компании. Но деньги он
зарабатывать не умеет. Ни копейки лишней. И никогда этому не научится. Так что моя мать одна
везёт весь воз семейных финансов… Кстати, тоже очень оригинальна. Одна на всю Изотовку в
сорок лет играет в бадминтон со своим сыном. То есть со мной. Можешь себе представить, что
говорят о ней соседки на лавочках. Учитывая, что у неё сорок шестой размер, а у них – шестьдесят
второй. Выводы излишни, поскольку очевидны.
Ляля кожей почувствовала, что он скис, и, торопясь вернуть то лёгкое, беззаботное
настроение, с которым они отправились на прогулку, убеждённо, будто что-то давно выношенное
и передуманное, сказала:
– А ты никогда туда не вернёшься. И правильно поступишь. Знаешь, я читаю американскую