Нечто из Рютте

– Аудит почти закончен, – начал молодой управляющий. – Господа аудиторы дописывают отчет.

– Прекрасно.

– А я не знаю, что мне делать. Ведь вы предложили мне должность управляющего временно.

– Да, и что? – Солдат делал вид, что не понимал.

– Ну, понимаете… – мялся Крутец.

– Понимаю. Вы бы хотели остаться на этой должности.

– Да, господин коннетабль, именно. Я бы хотел предложить свои услуги барону и подписать с ним контракт.

– И? – Солдат продолжал не понимать.

– И я бы хотел, чтобы вы ходатайствовали за меня.

– И почему же я должен это делать?

– Разве вы не довольны моей работой? – с удивлением спросил молодой управляющий. – Я стараюсь заработать барону больше денег.

– Я вижу ваше рвение.

– Я построил рынок, который приносит доход. А сейчас я строю амбары, чтобы не продавать хлеб даром сразу после урожая, а продавать к весне, когда цена выше всего.

– Вы молодец, – кивнул солдат.

– А еще я собираюсь стоить пивоварню, ведь в городе нужно бесконечно много пива, и хлеба нужно много, солонины, дерюги, дров – да всего. А нам здесь нужны плуги с отвалом. Тут у мужиков в деревне только два железных плуга.

– Да, работы много, – соглашался Волков.

– Если с умом взяться – здесь можно зарабатывать много денег.

– Не сомневаюсь, здесь хорошие места. Но что должен сделать я?

– Понимаете, барон – суровый старый воин. К сожалению, на меня он смотрит как на мальчишку. Я пытаюсь с ним поговорить, а он меня либо выпроваживает, либо не слушает. А вас он слушает. Вас здесь вообще все слушают.

– И что я должен предложить барону? – улыбнулся солдат.

– Мой контракт. Жалованье я себе положу небольшое, двадцать пять талеров в год.

– А кроме жалованья?

– Как обычно – содержание хлебом, мясом, пивом, жильем, место в конюшне.

– Это понятно, а кроме?..

– Ну, и десять процентов с годовой прибыли.

Волков усмехнулся, посмотрел на юношу и спросил:

– А не жирно ли?

– Вот я к этому и веду. Я хочу, чтобы вы поняли – три процента пойдут вам за содействие.

– А я смотрю, вы ловкий парень, Крутец. – Коннетабль перестал улыбаться.

– Здесь, в Рютте, я вижу больше возможности, здесь всем денег хватит: и барону, и вам, и мне. Нужно только приложить руки и голову.

– Вы разбираетесь в людях.

– Я стараюсь быть таким, господин коннетабль.

– Только вот со мной вы просчитались. – Речь Волкова стала сухой и колючей. – Я люблю деньги, Крутец, да, люблю. Но я не буду делить проценты за спиной барона. Я вообще ничего не люблю делать за спиной. Имейте в виду: я не из купчишек, я из солдат. А у солдат все то, что делится втихаря от других, одобрения не вызывает. В ротах и корпорациях все делится честно и открыто. И свои проценты я должен получать не от вас, а от барона. Запомните, Крутец, на всю жизнь: ловкость и хитрость работают вбыструю, а порядочность и честность работают вдолгую, на репутацию, а репутация – это капитал.

Юный Крутец стоял и мял в руках берет, растерянный и смущенный.

– Пишите контракт, двадцать четыре талера в год и семь процентов годовых. Принесете мне его – я поговорю с бароном.

– Спасибо, господин коннетабль, – обрадовался Крутец и надел берет.

Они пошли в донжон, сели за стол. Крутец раскраснелся и попросил принести пиво. Выпив пиво, Волков огляделся и сказал:

– Ёган, сходи-ка в трактир.

– Чего еще? Ночь на дворе, чего вы забыли в трактире?

– Позови-ка мне Брунхильду.

– Господин, ну какая вам сейчас Брунхильда, сами еле ходите, неделю назад без памяти лежали в жару, а вам Брунхильду подавай! Вам поспать бы надо да поесть.

– Не перечь мне, дурень, иди за Хильдой.

– Вот она вам сдалась-то…

– Иди в трактир, лентяй, только сначала помоги мне в покои подняться.

– Вот и я о чем! По лестнице еле ходите, а Бруньку, значит, осилите, – бубнил слуга, помогая господину. – Не ровен час помрете, а все туда же… Брунхильду ему веди!

– Я бы при смерти был и то попросил бы Брунхильду, – сказал Сыч, тоже помогая Волкову подниматься по лестнице.

– Уж ты-то конечно, – не сомневался Ёган, – как дурной кобель, глаза бы выпучил да бегал бы за ней по всей округе. Язык на плечо.

– И бегал бы, – согласился Фриц Ламме.

Волков проснулся, когда в незакрытый ставень уже светило солнце.

– Солнце, – сказал он тихо.

Это было даже непривычно.

Рядом под периной сопела Брунхильда, горячая как печка. А на полу спали Ёган и молодой монах.

Утро было прекрасным, в окно светило солнце, и у солдата, если не шевелиться, ничего не болело.

– А ну-ка просыпайтесь, – громко сказал он и, забывшись, одним движением свесил ноги с кровати.

Это было опрометчиво, тут же боль в ноге дала о себе знать. Он скривился.

– Ох, как хорошо спать на перинах, – потягивалась Брунхильда, – когда разбогатею, заведу себя перины.

Она была обворожительна: чуть припухла от сна, пышные волосы растрепались, и сидела, бесстыжая, на кровати, не пряча груди. Монах старался не смотреть, а Ёган откровенно пялился, глаз не отводил. Солдат, не стесняясь других, брал ее тяжелую грудь в руку, как будто взвешивал – девица была вроде и не против, сидела, улыбаясь. Волков хотел было еще раз завалить ее в перины, но тут ему на глаза попался ларец.