Нечто из Рютте

– Лежа дела делать могут только трактирные девки. А нам нужно вурдалака изловить.

– Я прикажу жарить вам свинину каждый день, и пиво, друг мой, пиво вернет вас к жизни.

Сев на коня, солдат понял, что далеко не уедет, и велел Ёгану запрячь телегу. Он вообще-то никуда и не собирался, думая, что сержант съездит сам, но когда тот узнал, что нужно привезти ведьму, то сразу переменился в лице и сказал:

– Господин, я-то, конечно, поеду, но вот люди наши к ней в дом со злом не пойдут.

– Что? – не понял Волков. – Почему это?

– Боятся, господин, сила у нее большая.

– Что за глупости? Какая еще сила? Ты ее видел? Ее щелчком убить можно.

– Убить-то да, можно, но вот проклясть или сглазить она успеет.

Волков не без удивления смотрел на огромного седеющего мужа с усами, воина в кольчуге и при мече, в начищенном шлеме, и не верил, что это говорит он.

– Сыч! – крикнул солдат.

– Да, экселенц.

– Ты-то ведьм не боишься?

– Как-то жгли мы одну. С тех пор бояться не боюсь, но отношусь осторожно. Неплохо бы попа какого-нибудь с собой взять, а лучше двух. Мы без попов за ведьмой не ходили.

Это было еще одним разочарованием. Волков перевел взгляд на Ёгана, и тот сразу высказал свое мнение:

– Держаться надо от них подальше – вот что я скажу. Ведьмы – они бабы очень паскудные, а наши так особенно.

– Ты что, многих ведьм видел? – спросил Волков.

– А мне многих и не надо, нашей достаточно. Потому что вот как оно бывает… – собрался что-то рассказать Ёган.

– Иди-ка коней седлай, – велел Волков и вздохнул.

– Ну так что? Поп будет? – спросил сержант.

– Я вам вместо попа, – ответил солдат.

Они отправились без попа. Коннетабль, сержант, Сыч, Ёган и три стражника. Волков ехал в телеге, лежал на соломе, глядел в серое небо. И только он единственный был среди них спокоен. Только он не боялся ведьмы. Да, может, и его конь, что шел в поводу за телегой.

А ведьма знала, где выбрать себе место для хижины. Жила она в тихом уголке. Ни птицы здесь не орали, ни жабы не голосили. В первый раз солдат не обратил внимания на эту тишину, тогда его интересовали развалины замка. А теперь он, приподнявшись на локти, осматривался, приглядывался. И наконец начал понимать, почему даже старые воины, такие как сержант, не любили эти места, а может, и побаивались ведьму.

Хижина старухи стояла между вонючим болотом, в которое превратилось заброшенное кладбище, и черным старым гнилым лесом. Влажно тут было и муторно. Все прело вокруг. Пахло гнилью. Дышать было тяжко. Они подъехали к самой хижине, Ёган и Сыч помогли солдату вылезти из телеги. Волков, видя нерешительность на лицах своих людей, только криво усмехнулся и первым шагнул в дом старухи. За ним шли Сыч с мешком в руках, сержант и Ёган. Остальные остались с лошадьми.

Ведьма сидела на корточках у очага, что был посереди хижины, что-то пекла на углях, тут же желтыми пальцами расковыривала и жрала это. А еще что-то мерзкое держала на палке над углями. Увидев Волкова, она вздрогнула и вскочила.

– Что, старая, испугалась? – спросил солдат, подходя к ней. – Видать, не ждала, а говорят, ведьмы – ведуньи, наперед все знают.

Старуха не то засмеялась, не то закудахтала, ощерилась и зашепелявила:

– А-а, коршун-ворон прилетел. Живехонек, здоровехонек. Не берет его ни бабье оружие, ни стрелы мужей добрых. Жив коршун-ворон, снова пьет кровь слабых. Огнем жжет хилых.

– Да заткнись ты, не боюсь я твоей болтовни, – ответил солдат, разглядывая ее.

А старуха не затыкалась, буравила его своим глазом и шепелявила дальше:

– А кожа у него железная, а холопы его дерзки да проворны. Все выглядывают, все вынюхивают.

– Бабье оружие – это ты про яд говорила, которым ты меня отравить хотела?

– Не ведано мне ничего про яды, – снова оскалилась ведьма.

– Сынок твой яд у тебя купил. Сказал, что для управляющего, а сам этим ядом меня хотел травить.

– Ущербный он у меня. Сам не знает, что лепечет. А ты его слушаешь. Нет у меня никаких ядов, зря ты, ворон, меня тревожишь.

– Сержант, в мешок ее. – Волков махнул рукой, поняв, что говорить с ней не о чем.

Сержант взял было мешок у Сыча, но в этот момент ведьма так зашипела на него, словно кошка, так зафыркала, что огромный воин отшатнулся. Глаз с бельмом налился кровью, а здоровый глаз расширился и светился, будто у животного, в полутьме хижины. Сыч и Ёган, как и сержант, замерли, словно истуканы.

– Да чтоб вас! – рыкнул солдат, вырвал у сержанта мешок и хотел надеть его на старуху, но та завыла, а потом снова зашипела по-кошачьи, подняла тощие старушечьи руки, подошла к Волкову сама и, обдавая его гнилым дыханием, зашепелявила:

– Не смей, коршун. Когти свои прочь от меня, глаза свои прочь от меня и сам ползи от меня как от смерти своей.

И в это мгновение солдат почувствовал, как больную левую ногу заломило. Да так, как будто рана открылась. И судорога пошла от нее в левую руку, и заныло плечо забытой болью, и грудь заломило, как прежде, а во рту появился железистый привкус крови.