Юноша был горячим и сипло мычал, когда его ворочали. Эммалиэ надела на него свежую майку, доставшуюся в наследство от деда Пеалея, а испачканную рубаху замочила в тазу. На отмытом от крови плече Айями увидела отечный красный кружок с буроватой каймой, и на спине — похожий, но чуть больше в размерах. На этот раз её не затошнило. Обработав раны аэрозолем, женщины удерживали паренька, пока он бился, скрипя зубами от боли. Правда, юноша недолго сопротивлялся и вскоре утих.
— Нельзя оставлять его без присмотра. Будем дежурить попеременно, — решила Эммалиэ.
Снятую с дивана спинку поставили рядом с "кроватью" раненого.
— Как вы объяснили соседям наш шум? — спросила Айями, когда они взялись двигать диван.
— Сказала, что разбираем мебель на дрова. По приметам скоро начнутся морозы. Кому надо, тот услышал, — ответила Эммалиэ с натугой, проталкивая диванную спинку в дверь.
— Мам, баб, а куда вы тасите? И зачем? — изводила вопросами Люнечка, мешаясь под ногами. — А как баба будет спать? Она зе упадет на пол!
— Завелись у нас клопы — кусачие и злючие, — сообщила замогильным голосом Айями. — Вот мы и решили хорошенько их проморозить. Недельку поклацают зубами и переберутся в другое место.
— Ой, а обратно не вейнутся? — испугалась дочка.
— Мы закроем дверь на замок и не пустим.
Люнечка удовлетворилась ответом. С сегодняшнего дня она начала жить по-взрослому, как объявила Эммалиэ. Отныне самой младшей девочке в семье будут доверять разные задания, которые нужно выполнять и помогать маме и бабушке. В частности, не шалить, а заняться воспитанием игрушек, пока взрослые хлопочут по хозяйству.
Люнечка ощущала себя важной и нужной.
— Мам, я сегодня так помогала, так помогала. Устала, сиушек нет, — провела по лбу рукой, утирая воображаемый пот, и получила объемную порцию похвал за трудолюбие и послушание.
Ужинали поочередно. Айями покормила дочку и уложила в постель, а потом сменила Эммалиэ на посту. Половина ночи в незнакомой, неприспособленной для жилья комнате прошла в тревожной полудрёме. После физически затратного вечера тянуло мышцы, и беспокоила мозоль на пальце.
Через приоткрытую дверцу печной заслонки просачивался красноватый отсвет тлеющих углей. Юноша метался в беспамятстве, и Айями обтирала его лицо полотенцем, смоченным в холодной воде. Раненый бормотал невнятно. Его колотила дрожь, стучали зубы. Светлые волосы, намокнув, прилипли ко лбу.
Бедняга. Чем-то похож на брата. Тот же вздернутый нос, те же светлые брови. И также молод.
Но хуже всего приходилось, когда паренёк затихал, вытягиваясь на матрасе как покойник. Айями с суеверным страхом косилась на дверь. Ей чудились легкие шаги в подъезде и чужое дыхание у замочной скважины. Тело юноши боролось за жизнь, а за душой пришла Хикаяси. Подкралась и караулит у порога, ожидая, когда откроют дверь.
Обойдется.
И Айями, вытирая испарину со лба раненого, рассказывала вполголоса. О том, как жилось до войны. О ванильном мороженом за пол-амдара, вечно вытекающем из вафельного стаканчика. О пистолетах и пистонах, доводящих соседских бабушек до белого каления. О гудроне, который жевали как жевательную резинку… Что еще осталось в памяти о брате?… Клюшка, велик, догонялки — это святое. Бомбочки, которые складывали из тетрадных листов и "взрывали", заставляя девчонок визжать. Самодельные ракеты, которые запускали с крыши, а матери, хватаясь за сердце, кричали: "Слезай немедленно, а то уши надеру!"… Рогатки, стреляющие алюминиевыми "шпонками". Сикалки, брызгающие водой. Дротики из швейных иголок. Ножички. Бумеранги… Костры, в которые бросали что ни попади, и оно стреляло, дымило и взрывалось…
Айями приложилась ухом к груди раненого, и ответом стал едва различимый вздох. Жив! И неважно, слышит или нет. Она боялась, что в любое мгновение этот вздох окажется последним.
А затем повторялось по новому кругу. Горячка, беспамятство, бред и пугающее затишье.
— Иди, ложись и постарайся уснуть, — сказала Эммалиэ, приняв дежурство. — Тебе завтра… нет, уже сегодня… на работу.
— А как же вы? — зевнула Айями. — Не выспитесь, а впереди целый день на ногах.
— Справимся. И не такое бывало, — ответила соседка, положив мокрое полотенце на лоб юноши.
— Зоимэль предложила отправить его в больницу. Там присмотр, уход.
Послушаем врачевательницу, и жизнь вернется в прежнее русло. Эммалиэ не будет надрываться, стараясь углядеть за дочкой и за раненым. Айями будет высыпаться и перестанет клевать носом под прицелом у даганского начальства.
Всем польза.
— Решать тебе, — сказала глухо Эммалиэ. — В одиночку я не справлюсь.
— И я, — отозвалась Айями с облегчением.
Значит, будем вместе.
26
Сколько может выдержать человек, не высыпаясь? Трое-четверо суток. А если вдобавок к повседневным делам выматываться физически — чаще ходить на набережную с тележкой, чистить засаленную мужскую куртку, отстирывать грязную одежду и бинты, штопать, таскать в ведрах горячую воду и выносить помои в уличный сортир — и того меньше сил останется.