Небеременная

– Ага. – Ухмылка Бейли померкла. Она втянула носом воздух и почесала шею. На меня она не смотрела. Неожиданно я почувствовала себя некомфортно. Мне нужно выйти прямо здесь? Попрощаться и войти в дом? Нужно ли нам обняться? Простого «спасибо» тут явно недостаточно. А стоит мне выбраться из фургона, и все останется в прошлом. Я не хотела этого.

– Э, твой дом за углом, – коротко сказала Бейли. – Не хочу, чтобы твои родители…

– Увидели фургон. Спасибо. Хорошая идея.

– Ага. Будет жалко, если всё вдруг пойдет насмарку. – Опять молчание. Бейли смахнула с ноги крошку «Принглз».

– Мы, наверное, проспим целый месяц, как ты считаешь? – интересовалась я. Это прозвучало так вяло. Так беспомощно.

Бейли махнула у меня перед носом пустой жестянкой:

– Не-а, на заднем сиденье их штук двадцать. Я под таким напряжением, что чувствую, как растут волоски на руке. Мы посмеялись над ее неуклюжей шуткой. Она показалась мне вымученной. – Ах, да, – сказала Бейли. – Я купила это, когда ты спала. Каждой по штуке. – И она сунула мне треугольный кусок бумаги.

Это была почтовая открытка – гигантские розовый слон и черно-белая корова гордо возвышаются над морем колышущейся травы.

– «Наилучшие пожелания из Миссури», – прочитала я.

– Ага. Знаю. Звучит банально. Надо было придумать что-нибудь позаковыристей.

– Наилучшие пожелания из Мууссури, – предложила я.

– Держи хобот по ветру, – добавила Бейли с быстро угасшим смешком.

Я, часто моргая, сунула открытку в задний карман.

– Спасибо. Она будет напоминать… – Я остановилась, не успев сказать о нас. Это означало бы окончательное расставание. – Напоминать об этом уик-энде, – закончила я.

– Ага. Прикольно. Конечно, – ответила она, внезапно сконцентрировавшись на вытаскивании остатков конфет из зажигания.

– Я, пожалуй, пойду.

– Ага. О’кей.

– О’кей.

И я пошла. Взяла рюкзак. Выбралась из машины. Захлопнула дверцу. Этот звук отозвался во всем моем теле. Он прозвучал как точка в конце предложения. И теперь мне надо просто уйти? Ноги приросли к земле. Может, сначала уедет Бейли. И тогда я спокойно себе пойду. Но Бейли сидела в фургоне, держа руку на торчащем в зажигании ключе. И не поворачивала его. Я ждала. Она не двинулась с места.

Должно же это как-то закончиться. Не могу же я стоять здесь вечно. Это ничего не изменит. Я повернулась и пошла по тротуару в ожидании, что Бейли заведет машину. Она не делала этого. Я дошла до угла и свернула на свою улицу. Продолжала идти. Не оборачиваясь. И все прислушивалась – когда же раздастся шум двигателя.

Пели птицы. Где-то работал телевизор.

Я продолжала идти. Теперь был виден мой дом. Он был точно таким же, как и два дня тому назад – те же выцветшие качели во дворе, клочья сухой травы, американский флаг. Я войду в дверь, и всё закончится.

Но ведь всё действительно закончилось. Бейли не вылетит из-за угла, не распахнет дверцу, не завопит, чтобы я скорее садилась. Мы не отправимся на исходе дня в другое безумное приключение. Это бы всё разрушило. А мне не хотелось этого. Не хотелось. Пришло время войти в дом, поздороваться с родителями и вернуться к той жизни, ради которой я проделала две тысячи миль.

Я открыла калитку.

Пошла к крыльцу.

Я не слушала, шумит ли мотор.

Потому что она не приедет.

Потому что все кончилось.

Я открыла дверь и вошла в дом.

Мама готовила свой фирменный соус к спагетти. Его надо было целый день кипятить на медленном огне. До меня донеслись запахи чеснока и душицы. Мои любимые. Я закрыла за собой дверь.

– Ронни? Это ты?

– Ага. Я вернулась. – Я старалась говорить как обычно, лишь чуточку устало. Нормально. Моя попытка провалилась. Невозможно, чтобы она не уловила фальшь в моем голосе. Даже по такой короткой фразе она поймет: я что-то скрываю. Ведь она же, в конце концов, мама. А мамы такие чуткие.

– Иди распакуй вещи. И это вовсе не означает, что ты вывалишь их на пол и предоставишь мне рассовывать все по своим местам. Засунь грязное белье в стиральную машину, туалетные принадлежности отнеси в ванную, а чистые вещи положи обратно в шкаф. Ты меня поняла?

– Да. Поняла. – Я взбежала по лестнице в свою комнату, благодарная, но смущенная.

– Ронни!

О нет.

– Что?

– Прими душ. Вы, девочки, по возвращении всегда пахнете озером.

В ванной комнате я стащила с себя заляпанную фруктовым льдом одежду и бросила ее в кучу грязного белья на полу. Потом стянула гигантские сетчатые трусы вместе с большой прокладкой, что дали мне в клинике, и стала заворачивать их в туалетную бумагу, слой за слоем. Нужно было поглубже запрятать все это в мусорку.

В дверь постучали, и она начала открываться. Сверток выскользнул у меня из рук, пройдясь по кончикам пальцев. Какую-то долю секунды он находился в свободном полете. А затем я схватила его и спрятала за спину.

– Что? – твердым голосом спросила я.

– Дай мне твои вещи, – сказала мама. – Я хочу постирать их отдельно. По-прежнему пряча руку, я протянула ей одежду в приоткрытую дверь. От нее так воняло, что мама сморщила нос.

– Хм. И чем вы там только занимались? – сказала она, уходя.