Не жизнь, а роман!

— У вас щедрое сердце и отличный вкус.

— Мой отец любил и умел строить. Он всегда считал, что помимо службы надо овладеть каким-либо ремеслом. Я не научился строить дома, как он, но всю резьбу по дереву внутри дома сделал сам.

— Так те дивные узоры на дверях, резной сундук — ваши?

Ага покраснел от удовольствия и, заметив, что жизнь по-всякому может сложиться, а богатство одно из самых непостоянных удовольствий, добавил:

— Ветер жизни иногда свиреп. В целом жизнь, однако, хороша. И не страшно, когда чёрный хлеб, страшно, когда чёрная душа. Это Гийяс ад-Дин Абу-ль-Фатх Омар ибн Ибрахим аль-Хайям Нишапури[35].

Катерина, уже зная, как сложно с арабскими именами, изо всех сил соображала, чтобы понять, знакомо ли европейцам имя названного поэта, потому что некоторые слова в прозвучавшем имени показались ей знакомыми.

— Омар Хайям?! — в удивление воскликнула она.

Яваш расцвёл и закивал, подтверждая, что гостья правильно переиначила имя великого человека.

— Ваши люди именно так называют его, но я преисполнен благоговения перед ним, и не могу сократить имя достойнейшего человека.

— О, простите, я пытаюсь знакомиться с вашими традициями и правилами, но у меня нет учителя. Однако слава этого поэта-учёного-философа разошлась далеко. Вот послушайте, это его слова?

«Глаза умеют говорить. Кричать от счастья или плакать.
Глазами можно ободрить, с ума свести, заставить плакать.
Словами можно обмануть, глазами это невозможно.
Во взгляде можно утонуть, если смотреть неосторожно…»

— Да, да, а вот это вы знаете?

И ага цитировал слова Омара Хайяма об истиной дружбе, которая распознаётся в беде, или о пустой болтовне, приносящей вреда больше, чем ярые враги у стен города; о подхалимах, льнущих к власти; и чести, подвергающейся испытаниям на протяжении всей жизни.

Частенько Яваш переходил на родной язык, забывая, что гостья не очень хорошо знакома с ним. Но Катерина увлеклась, поддалась обаянию вдохновлённого аги и даже сама бралась что-то вспомнить, немного коряво переводя с русского на французский или латынь, и с удовольствием наблюдала какую радость её усердие доставляет аге. Его улыбка, сияние глаз, порыв поделиться самым прекрасным, что хранит его душа, необычайно красили Яваша, и она не удержалась, прочитала слова философа, относя их напрямую к собеседнику:

— Красивым быть — не значит им родиться.
Ведь красоте мы можем научиться.
Когда красив душою Человек —
Какая внешность может с ней сравниться?

Ага понял, о чём говорит гостья и смущённо прижал руки к груди, безмолвно благодаря её за добрые слова, потом он поднялся, предлагая проводить её в дом. Время в беседе с нею пролетело быстро, и общение растревожило его покой. Он не касался её, не допускал в свою голову каких-либо плотских мыслей, что могли бы оскорбить гостью, но отчего-то обоим стало неловко.

Катя вспомнила свои утренние размышления, а Яваш трепетал, наслаждаясь возможностью поделиться своим мироощущением, украдкой вкушал радость симпатии, интересующейся им женщины, и мечтал, чтобы это продлилось дольше или переросло в нечто большее.

Уже совсем стемнело, когда Дохик сказала, что господин де Бриош ждёт её внизу, а господин Яхья сейчас подойдёт, чтобы проводить их к мужу сеньоры.

Катя бросилась к дверям, но тут же вернулась и, схватив со стола кисть винограда с парой яблок, поспешила вниз. Рутгер стоял внизу, неловко переминаясь с ноги на ногу и оправляя на себе длинный халат с поясом, а то украдкой нащупывая и проверяя крепость завязок у штанов.

— Вас тоже приодели, — улыбнулась Катерина, — вам идёт.

— Да, вот пришлось, — испытывая неловкость и с подозрением глядя на мадам, не подшучивает ли она.

— Честное слово, вам очень хорошо, — и всунув ему в руку яблоки, вопросительно посмотрела.

— Рядом с сеньором Бертраном держится только один воин, больше пока я ничего не узнал.

— Это, наверное, граф Тулузы.

— Вряд ли, — с сомнением бросил он, но спорить не стал.

— Тогда сейчас всё увидим. Вы готовы? Нас ждут.

Рутгер первым вышел из дома, осмотрелся и, заметив подошедшего коренастого мужчину с двумя факелами в руках, двинулся к нему. Тот, ни слова не говоря, чуть склонился, и не дожидаясь ответного приветствия, вложил в руку гостя аги факел. Катя не успела ничего сказать, а надсмотрщик Яхья уже направился в сторону барака. Она спешила, стараясь не потерять свои туфельки, через которые чувствовался каждый камешек и бугорок. На эту встречу для неё никто не постелил дорожку, а сандалии она не успела надеть.