Не жизнь, а роман!

Площадка возле барака была едва освещена несколькими факелами, но этого света хватало, чтобы рассмотреть, как внутри многие уже устраиваются спать, чьи-то силуэты склонились возле бочки, пытаясь обмыться несколькими пригоршнями воды, чтобы сильно не намокнуть и в то же время стереть с себя пыль, пот, который вынуждает чесаться, мешая спокойному сну. Были и те, кто сидел, опёршись друг на друга спиной, лениво дожёвывая лепёшку и мечтая о чём-то. Остатки витающего мясного запаха подсказывали о том, что кормят здесь не настолько плохо, как можно было подумать. Бедно, но достаточно, чтобы мужчины набирали сил для работы.

При виде Яхьи все напряглись, и кое-кто даже сменил ленивую позу на почтительную, ожидая приказаний, но смотритель ни на кого не обращал внимания, выискивая только нужного ему раба.

— Ты, — он ткнул в лохматого, заросшего клочковатой бородой мужчину, — иди сюда.

Тот, одарив наполненным ненавистью взглядом надсмотрщика, устало поднялся и подойдя, привычно опустился на колени, правда приседая на пятки, как давеча делала Катя, и склонил голову, ожидая приказаний. Катерина не столько понимала, ведь она не знала правил поведения, сколько чувствовала, что Яхье нравится выказывать свою власть, особенно перед христианами. Личная неприязнь сквозила в каждом его жесте. Если бы не ага Яваш, то он бы с удовольствием смотрел бы на склонённого Рутгера и неё. Хотя быть может, его раздражал их рост? Капитан был выше смотрителя на голову, она тоже возвышалась над ним и невольно смотрела сверху вниз.

Катерина неприязненно напряглась, стараясь контролироваться лицо, и вдруг в неровном свете факела догадалась, что похудевший, дочерна загоревший мужчина в грязных восточных штанах и тёплой тунике с оторванными рукавами — это Бертран!

Подавившись криком, она сделала шаг вперёд… ещё… и выйдя под неровный свет факела Рутгера, остановилась как вкопанная, не находя в себе сил что — то сказать.

Берта ожёг чужой взгляд, он поднял голову, ожидая наказание за своеволие, но Яхья безразлично отошёл в сторону, словно бы забыв, зачем подзывал его.

Чьё-то навязчивое внимание продолжало жечь, и по мере того, как надсмотрщик уносил слепящий факел, становилось видно, что в стороне стоит женщина, похожая на Катрин.

Её взгляд проникал в самую душу, обдавал жаром тело, и не было ничего приятнее этого обманчивого видения. Жена часто снилась Бертрану, мучая его осознанием потери, наполняя душу горечью и сожалением, но сейчас он молил Бога, чтобы заблуждение длилось как можно дольше, и он любовался бы обманом зрения.

Она была стройнее, чем его Катрин, и лицо заострившееся, но её взгляд обволакивал и уносил в мир грёз. Он смотрел в её глаза — и видел пламя, огонь любви и тревоги, злости и желания укрыть от всех бед, нежность и ярость. Всё перемешалось в этом диком взгляде и невольно приходило осознание, что столько чувств, смотря на него, может вкладывать только один человек. Лишь Катрин могла молча убивать его и возрождать к жизни сверканием своим чудесных очей.

— Не верит, — буркнул мужчина, стоящий позади неё и по голосу Берт узнал Рутгера, своего капитана, стоящего в нелепом халате почти до пят, в обуви с заострёнными носами, но всё с тем же хищным лицом, которое не смягчит никакая одежда.

— Катрин!!! — откуда только силы взялись взреветь раненным бизоном.

Яхья развернулся, положил руку на плётку.

— Ты что здесь делаешь?! — он вскочил, немного подаваясь вперёд, но не делая дальше ни шага.

Жалость и сострадание у Кати как ветром сдуло. Подумать только, она ждала слёз умиления и обожания! Поцелуев и преклонения!

Горбатого могила исправит!

— У меня встречный вопрос, Берт, что ТЫ здесь делаешь? Все уже сидят дома, руководят своими замками, а ты тут святость постигаешь! Надышался особенным воздухом?

Она показательно глубоко вдохнула и, поморщившись, бросила:

— Тебе надо было чаще домашними делами заниматься, тогда вовсю насладился бы подобными запахами в нашем дворе.

— Не богохульствуй, — зло буркнул он.

А она высокомерно подняла голову:

— Пойду, попрошу у аги почистить тебя, чтобы моя покупка радовала глаз, а не воняла.

— Катрин! — он хотел броситься на неё, но кнут Яхью щёлкнул у него перед носом, останавливая его.

Катерина, резко развернувшись, почти бегом возвращалась в дом. Её трясло от того, что она увидела. Гордый, сильный человек из-за своей глупости, из-за жадности церкви, попал в унизительнейшее положение. Это было больно!

А ещё обижало его недоверие. На что он надеялся, когда заявлял аге Явашу, что его выкупит семья? Он верил, что жена даст денег, но неужели он думал, что она пошлёт в неведомые края Леона или одного из капитанов? Как можно было сомневаться, что она сама припрётся сюда за ним?

Катя стремительно поднялась на женскую половину, бросила в чашу не пригодившуюся гроздь винограда, и долго ещё не могла успокоиться.