Не жизнь, а роман!

С первым лучом солнца путешествие продолжили. Потихоньку сложился определенный график жизни. Пока не начинало жарить солнце, Катерина взбивала свою перину, выполняла внутри палатки разные упражнения, чтобы насытить тело движениями, потом ополаскивалась двумя-тремя ковшиками воды и растирала тело влажной тряпкой. Не торопясь, перекусывала. Как только становилось душно, она поднимала стенку и, повесив перину на борт для солнечных процедур, сама устраивалась на сундуке среди подушек, начиная тренькать на лютне. Через неделю Гильбэ сделал заход ещё в один порт. Там всё повторилось. Все размялись, поели, пополнили бочку с водой для сеньоры, кое-что прикупили из еды и продолжили путь.

Вскоре Катерина могла уже сносно играть на лютне пару мелодий и тогда она стала пробовать петь. Голос у неё не был поставлен, но звучал приятно и если долго не тянуть какую-либо ноту, то выходило очень душевно. Немного путаясь в музыке, Катя нежно промурлыкала коротенькую спокойную песню дуэньи из фильма «Собака на сене»

Ах, если б можно, если б можно было,
Чтоб сердце самовольно разлюбило…
Увы, оно лишилось власти,
Подчинено любовной страсти.
Ах, если б сердце остывало сразу,
Лишь собственному подчинясь приказу…
Увы, оно судьбой суровой Обречено влачить оковы.
Ах, если б можно, если б можно было,
Чтоб сердце самовольно разлюбило…[25]

Пока она пела, набежали облака и закрыли солнышко, помогая создавать у слушателей грустноватый настрой и возвышая печаль.

— Что это вы, сеньора, будто сожалеете о своей любви? — насмешливо спросил Гильбэ, заслужив злой взгляд Рутгера.

— Это же просто песня, — ей казалось, что Гильбэ спит, а оказалось, внимательно слушал. — Она не обо мне, а о даме, которой суждено выйти за родовитого сеньора, а она влюблена в другого.

— Что за глупости, любовь! Скажете тоже, — засмеялся рыцарь.

— А вы что же, никогда не были влюблены?

— Да много раз! — при этом он сделал неприличный жест, понятный всем, кроме Катерины.

— Заткнись, Гильбэ, пока я не выбил тебе зубы.

— Ты?! Мне? — взъерепенился Гильбэ, но чуть отсаживаясь дальше от капитана Рутгера, а Катя, чтобы не дать развиться конфликту, спросила:

— Неужели у вас никогда не болело вот тут от того, — она приложила руки к груди, — что чувства переполняли вас? Ни за что не поверю, что вы не встретили девы, от одного взгляда которой хотелось бы совершать подвиги.

— Нет, сеньора, я не подвержен таким глупостям, — почти серьёзно ответил ей Гильбэ и, несмотря на некоторую доли насмешливости, в голосе чувствовалось сожаление.

— Тогда эта песня для вас. Почувствуйте силу чужой любви, — немного зло, даже дерзко, будто отвечая всем мужчинам разом в лице этого рыцаря, пропустившим или не оценившим посылаемые им знаки любви девушками.

Она развернулась всем корпусом в сторону Гильбэ и, сильно ударив по струнам, запела намного громче, безотрывно смотря ему прямо в глаза. Конечно, это было позёрство, и Катя собиралась впечатлить рыцаря на полную катушку, используя любое давление:

Когда любовь сильна — ей нет преград!
Она не оробеет, не отступит,
Пусть умоляют, пусть грозят,
Пусть горы злата ей сулят
Её никто не сломит и не купит!
Нет!

Катя разорвала безмятежный воздух своим резким, отрывистым, напористым пением. К такому здесь не привыкли, а она пела из «Благочестивой Марты». За время пути удалось адаптировать к французскому пока только две песни. Одну мягкую и спокойную, а вторая с первого дня на корабле испепеляла ей сердце, поскольку поддерживала её порыв преодолевать трудности. Она не собиралась её исполнять для кого — то, но вот завелась, раскипелась, словно чайник, а теперь выплёскивала силу эмоций на ни в чём особо не повинного Гильбэ.

Все на корабле замерли, поражённые силой прозвучавших слов, а она поднялась и, сделав шаг в сторону вскочившего рыцаря и поражённо на неё уставившегося, агрессивно продолжила:

Любовь, она мечтанье и расчёт,
Любовь, она безумие и разум!
Любовь непрошенной войдёт Туда, куда закрыт ей вход Любовь не подчиняется приказам!
Нет!

Ещё один шаг в его сторону, чтобы глаза в глаза, чтобы он прочувствовал ярость и боль всех влюблённых, которым чинят препятствия! Чтобы никогда не смел насмехаться над этим чувством.