Не жалею, не зову, не плачу...

А дальше происходит невообразимое. Как только я шагнул в сторону своего дома, — без шума, ничем не привлекая внимания, — в тот самый миг Лиля обернулась и посмотрела на меня синими своими глазами. Не только глазами, а всем ликом своим осиянным, взором своим голубым обратилась ко мне. Не остановилась, но так много сказала. И притом навсегда. «Бросаешь меня? Дальше я одна пойду? А ведь я на тебя надеялась…» Взгляд её был пристальный и полный значения, с лёгкой укоризной, без всякого девчачьего задавания.

Я остался невыразимо счастливый. Теперь она знает, что я и завтра пойду за ней, и послезавтра. И пусть так будет не только в школьные годы, но и десять лет спустя, и двадцать, потом ещё тридцать и всегда, сколько отпущено природой каждому из нас. И пусть я умру раньше, лучше бы мне умереть первым, иначе мне будет слишком больно без неё, невыносимо. А ей легче будет остаться одной, она весёлая, лёгкая такая девочка-задавала, хотя нельзя сказать, что она совсем ко мне равнодушна, иначе не услышала бы мои шаги за спиной и моё дыхание.

Дома я спросил сестёр Зою и Валю, одной одиннадцать лет, другой десять, знают ли они, что на Ленинградской появилась новенькая девочка. «Знаю, — ответила Зоя. — Васька Тёткин написал ей записку: давай дружить». Вот это удар — предательский. Васька старше меня и уже дружил раньше с девчонками, у него был опыт. Но какая подлость! Обидно стало, просто нет слов. «А что эта девочка?» — «Она не хочет ему отвечать».

Но откуда Зойке известно?

На другой день я возвращался домой один, 6-й «Б» пошёл на экскурсию в художественную галерею. Ладно, доживу до завтра. Но и назавтра ничего не вышло, теперь уже нас повели на экскурсию. Мешают всякие пустяки. Хорошо бы нам учиться с ней в одном классе, новая моя мечта. Пусть завтра что-нибудь такое произойдёт, катастрофа, ледники сойдут с вершин Алатоо или землетрясение пусть завалит хотя бы часть нашей школы, и все шестые объединятся, тогда мы вместе будем ходить в культпоходы. Мечтал я, мечтал, досадовал, прихожу однажды домой усталый после физкультурной секции, голодный, открываю дверь и слышу голос Лили. Они сидели вдвоём с Зойкой и вели светскую беседу. Я бросил в угол сумку с книжками и вместо того, чтобы присоединиться к разговору или просто помолчать, посидеть с Лилей, тут же вышел из дому сам не свой, руки дрожали, ноги дрожали, места себе не мог найти от такого скорого поворота событий. Я подошёл к сараю, там отцовский инструмент под навесом, кусок рельса вместо наковальни, схватил кувалду и давай лупить по рельсу, просто так лупить, чтобы слышно было не только в доме, в городе, но и по всему Тянь-Шаню. Каждый человек кузнец своего счастья, я его сейчас кую, а Лиля сидит в той комнате, где я читаю книги, уроки делаю, ем, сплю, а, главное, мечтаю. Я мешаю их разговору своим стуком, но пусть она слышит звуки моей души. Запыхался, бросил кувалду, нет, всё-таки надо зайти, неприлично во дворе торчать, когда в доме гости. Вошёл, жутко занятый своими неотложными делами, быстро прошёл мимо, но услышал слова Лили: «Очень далеко, часа полтора надо топать до центра, чтобы купить такой пустяк, как зубную щётку»…

Правильно, за покупками надо ехать на Советскую, в самый центр, там промтовары, за продуктами на Колхозный базар или в Серую бакалею возле Дубового парка, тоже далеко. А если надо что-нибудь дорогое, модное, надо ехать в «Люкс» на Дзержинского, почти рядом с вокзалом. Книжный магазин с канцтоварами тоже на Советской, так же и горбиблиотека, куда я очень люблю ходить. А на Ключевой у нас только ларёк, где хлеб, сахар, спички и «Беломорканал».

«Братец, — обратилась ко мне Зоя, как взрослая. — Нет ли у тебя интересной книжки, Лиля просит почитать, ей скучно». Была у меня книжка, да ещё какая, «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви», тоненькая, маленькая, да удаленькая. Имел бы Васька Тёткин такую книжку, не стал бы сочинять записку. «Вот возьми, Зоя», — сказал я из другой комнаты. К Лиле я не мог обратиться, со мной творилось нечто невообразимое, произошёл какой-то взрыв и разброс, меня не было, одно сияние, протуберанец. Открыл я книжку наугад и ткнул пальцем в строку: «Куда хотелось ей плыть? Зачем понадобилась ей австралийская собака Динго? Зачем она ей? Или это просто уходит от неё детство? Кто знает, когда уходит оно!» Сейчас мне очень хотелось, чтобы поскорее ушло детство, и я стал взрослым, спокойным, железно невозмутимым.