Не жалею, не зову, не плачу...

27

Волгу повезли в Абакан вместе с двумя психами и нашим санитаром Албергсом, мы его актировали по травме позвоночника. Абаканские светила нашли у Волги паркетное глазное дно. Рассказывал он весело — сняли повязку, руками перед ним машут, привлекают, пугают, а он нуль внимания, хотя всех видит. Колоссальное самообладание. Дают команду: прямо перед собой шагом марш! Волга руки вытянул и — строевым. В двух шагах стеклянный столик с инструментами, флаконами, банками-склянками, всё хрупкое, не дай Бог задеть, врачи ждали, что Волга обойдет звонкие дорогие хрупкости, но не тут-то было, он зафитилил прямо на столик и устроил им канонаду, всё с грохотом разлетелось. Комиссия не рада была, что затеяла ему проверку. «Стойте-стойте!» — кричат. Посадили его перед подзорной трубой, разглядели у него паркетное или мозаичое глазное дно, последствия хронического сифилиса, назначили ему лечение. Привезли всех обратно, кроме одного психа, бывшего летчика, между прочим. Актирование Албергса подтвердили, он скоро вышел на свободу и уехал в Ригу, обещал писать, но — ни слуху, ни духу. Характерная черта — никто обратно в лагерь не пишет, хотя все обещают. Волгу стали лечить по назначению Абакана — биохиноль, новарсенол, витамины, точнее говоря, мы записывали назначения в историю болезни, а от уколов Волга начисто отказался. Через месяц он снял повязку, походил в темных очках день-два, выдули мы с ним бутылку армянского коньяка, Волга снял очки и вышел в зону. И вот тут-то и началось…

И в больнице началось, и в лагере началось. Коля Гапон после его ухода остановил меня в углу коридора и прямо, грубо потребовал ампулу пантопона. Я ему повторил в сто первый раз, ключи у вольных, пантопон Зазирная колет сама и отчитывается за каждую ампулу. Кое-как отбился. Власть в больнице переменилась, начали курить в палатах и плевать на пол — слабода-бля! Никогда не соглашусь, что демократия — хорошо, всегда буду голосовать за твердую власть. Через неделю Арбуз мне доверительно — Волга локшанулся, утром на разводе закрыл ворота предзонника, теперь ему кранты. Не положено вору даже пальцем касаться запретки и всего, что связано с охраной зека, а тут — закрыл ворота. Стоял на разводе в первом ряду, дунул сильный ветер, и на него ворота пошли. А что Волга? Ворота его по морде бьют, а он должен пятиться, да и куда, если сзади колонна впритык? Волга пинком по воротам, и они закрылись. Можно сказать, Волга своими руками, вернее, ногами закрыл себе крышку гроба. Но могли и раздуть слух, я уже знал — пока вор здесь, да еще крепко в законе, о нем говорят только хорошо, но стоит ему уйти, как начинается рытьё под авторитет, здесь как в зеркале отражается вольная жизнь больших начальников, властолюбцев и завистников. Только в лагере резину не тянут, склока, интрига, поклёп, как и правое дело, быстрее дают результат, смелее решаются. Странно, что Волга не заходит ко мне, здесь мы каждый вечер говорили с ним откровенно и по-дружески. Я понимал, ему сейчас не до меня, тем более, интересно узнать подробности. Гапон без Волги совсем оборзел. Ночной стук в дверь — всегда тревога. Либо надзор со шмоном, перевернут сейчас всё вверх дном и обязательно что-нибудь заберут, либо на поднятие трупа, либо поддатый блатной за каликами пожаловал, не отвертишься, либо санитар, кто-то из больных дуба дает. Открываю, стоит Гапон в теплом халате, руки в карманах, из правого видна наборная рукоятка ножа. «Выходи, там Невзоров загибается». Неужели этот скот пырнул, требуя ампулу? Невзоров, дежурный фельдшер, лежал на кушетке, лицо как мел, глаза черные, зрачки расширены, я сразу на пол — где кровь? — нет, пол чистый, за пульс его — еле-еле. Я сонный, Невзоров еле живой, а Гапон бодрый, гад, начифиренный, огневой, кружит вокруг нас, как пантера, только халат развевается. Пришлось Невзорова отпаивать. Остались мы теперь с Гапоном, каждую ночь он будет задавать концерты, и ничем этого гада не урезонишь. А днем Арбуз опять втихаря: «Пошло толковище». Оказывается, в тот самый момент через ворота хотел пойти на рынок Алик Шаман, он стоял рядом с Волгой и уже наготове был, туман как раз, темно, а у Шамана срок 18 лет. Волга помешал вору в законе выйти на волю. Враньё, конечно, трепотня, клевета — лишь бы подловить Волгу, пришить ему криминал. Какой дурак пойдет на рывок, если за воротами стеной ждет конвой с оружием наизготовку? Досье у Волги набиралось быстро, но он парень не только башковитый, но еще и отчаянный, и жестокий. Я помню его вопрос: от какого удара дал дуба сука Лысый, неужели не можете определить? Нелегко будет Гапону, Шаману и другим стебануть Волгу, нет такого смельчака в лагере, чтобы на него руку поднял. Может, с этапом придет головорез и по незнанию окажется храбрым — слишком велик у Волги авторитет.