Не жалею, не зову, не плачу...

Прибежал надзиратель — быстро врача в кильдим, в 7-ю колонну. Если надзор не ходит, а бегает, то дела плохи. Я сразу за халат. Так оно и оказалось, человек уже был мертв. Лежал на полу ничком между нарами в луже черной крови. Люди вокруг заняты своим делом, ни одного любопытного, никаких ахов-охов, кильдим барак особенный, здесь блатные, рецидивисты, пацаны, помочь нести труп никого не заставишь. Взяли одеяло у помпобыта и вдвоем с надзирателем потащили. Удивительно, как тяжелеет мертвый, сколько раз я уже замечал, и никакой наукой не объяснишь. Если живого несешь, у него один вес, а если мертвого, он вдвое тяжелее. Убитый оказался сукой по кличку Лысый. Ему дали штрафняка шесть месяцев, привезли в Малую зону, предупредили, в лагере воры, кто имеет с ними счеты, три шага в сторону. Лысый сделал три шага. Однако, о чем раньше думали делопуты, посылая суку в воровскую зону? За что вам жалованье, если вы простого отсева сделать не можете? Зачем заполнять Шизо с этапа, если там и для своих нет места? По Хакасии полно лагерей, где правят суки — в Соне, например, в Улене, в Шире, совсем недалеко отсюда. Суке туда, а вору в Сору, меньше хлопот и оперчасти, и санчасти. Лысый пробыл в Шизо три дня, разведал, кто правит в зоне, с одним он раньше сидел, с другим корешовал на воле и решил выйти и потолковать. Дал в Шизо расписку, его выпустили, пришел в кильдим — я Иван Лысый, хочу поговорить с ворами. Хорошо, ответили ему, приходи вечером в девять часов. Лысый явился, как условились, в углу за нарами полумрак, тихо, его негромко спрашивают: ты Иван Лысый? Он самый. Шагай сюда. Лысый смело шагнул в узкий проход, тут же ему удар под ребро снизу, удар под ключицу сверху, замелькали ножи справа и слева. Не мешкая, на вахту пошел хмырь с пикой — я запорол. У него уже было 25. На вскрытии мы насчитали восемнадцать колото-резаных. На чистом трупе, уже окоченевшем, с отмытой кровью ранки выглядят удивительно безобидными, узенькие короткие полоски, два, два с половиной сантиметра, похожие на легкие ожоги. Волга потом приставал ко мне, какой удар был смертельным, заинтересованно допытывался. Первым бьёт обычно вор в законе, а добивают уже пацаны, проходят выучку. «Сука Лысый был раньше в большом законе, первым поднять на него руку надо смелость иметь. — Волга не просто называл кличку своего врага, он обязательно добавлял слово «сука», как у военных звание. — Неужели медицина не может определить, сколько там чего распорото, что смертельно, а что ради щекотки?» Я подумал: а не Волга ли его пырнул первым? Но как он мог нанести удар, если слепой? Мне знать не дано. А знать хочется, почему они убивают своего, не фраера, а матёрого урку? Есть, видно, что-то притягательное в убийстве собрата. Волга мог тайком уйти, переодеться, повязку снять, ведь резать предстояло не хлипкого мужичка, а жестокого колуна, без Волги там не могли начать. И Коля Гапон, и Вася Рябый уходили в тот вечер в кильдим. У них тоже полагается кворум, построже, чем в ученом совете Академии наук.

19