Не жалею, не зову, не плачу...

На четвертом курсе мне стало совсем плохо, я был постоянно напряжен, раздражен, взрывался по пустякам и мог запустить в человека буквально, чем попало. Страдал потом ужасно, извинялся, затихал на какое-то время, а потом снова всё клокотало во мне на грани взрыва. Я быстро стал наживать врагов — на пустяках. Опять хотелось, как в 45-м, чтобы дали мне по мозгам, скрутили, переломали кости.

2 мая занятий не было, праздник, компании у меня нет, пойти некуда, покурить бы, так не курю, вышел в сумерках из общежития, смотрел на вечерние огни, на трамвай, как он заворачивал с Уйгурской на Шевченко, выдирая дугой белые искры. Некуда себя деть, тоска зеленая, лютая, а тут идет из нашей группы студент, зажал нос платком и ругается: «Сняли, гады, шляпу новую, вон там, на остановке, трое». Ни о чем он меня не просил, и я ему слова не сказал, молча сорвался и помчался, как конь-огонь на остановку. Возле закрытого киоска стояли эти трое и примеряли шляпу. Я подлетел, обеими руками рывком нахлобучил мародёру шляпу по самые ноздри и тут же изо всей силы дернул ее вверх вместе с ушами. Тот взвыл, и они на меня втроем. Конец мог стать для меня печальным. Если сразу тройка опешила от моего налёта, я успел каждому врезать и справа, и слева, то вскоре они опомнились, вцепились и начали меня рвать на части. Белая рубашка моя повисла лентами, как юбка у шотландца, я кидал их на рельсы, голый до пояса, но кидал уже из последних сил. Спасла меня наша студентка, увидела битву на рельсах и вбежала с визгом: «Женьку на остановке бьют!» Пол-общежития вылетело на подмогу во главе с Равилем Аманжоловым. Недели две я ходил с перевязанной головой, в горячке не заметил, как один из трёх звезданул меня по темени кастетом. Шляпу я забрал, но дело не в шляпе. Всё равно тоска. Меня злила безымянность моего прозябания, серость и убожество моих дней. «Жизнь медленная шла, как старая гадалка, таинственно шепча забытые слова. Вздыхал о чём-то я, чего-то было жалко, какою-то мечтой горела голова».

Хотелось полюбить отчаянно и навсегда. Опасно полюбить, рискованно, чтобы институт бросить, книги забыть, наплевать на диплом, на карьеру, на всё, и уйти за ней на край света. Не хотелось прозябать посерёдке, рядовым, незаметным — только первым, лучшим. Выдающимся хоть в ту, хоть в другую сторону. Горячила меня, распаляла жажда нарушить, переступить каноны, препоны, загородки, перегородки, и если уж рухнуть, так совсем в бездну, чтобы ахнули все. Где она, любовь моя страстная и опасная, всем не зависть и ревность? Я один, и она одна, томится где-то без меня, как я без нее, гложет нас порознь одна и та же тяга.

Зимой в спортзале я увидел девушку на гимнастике, совсем юную, в черном купальнике. Личико отрешенное и наивное, слушает тренера, а улыбка легкая-легкая, детская, нежная, ну как в сказке. Вот бы мне провожать ее домой после занятий куда-нибудь далеко-далеко в Тастак или в Малую станицу, я люблю далеко ходить-заходить. Как красиво она побежала перед прыжком, как спружинила на трамплине и взлетела, никого не видя, и меня тоже. Вот кого я полюблю до беспамятства и смогу всё бросить. Только сбудется ли, отзовется ли она, такая юная и недоступная. Гимнасты заканчивали занятия, а легкоатлеты начинали. В четверг я приду пораньше — посмотреть на неё. Спросил у ребят, кто такая. Вета Фёдорова, Иветта, с первого курса, чемпионка «Медика». Сеня Бадакер был с ней в альпинистком лагере, он меня познакомит. Шёл я домой по темной Уйгурской мимо штрафбата, усталый после тренировки, и грезил. Я ее уже люблю. Мечту я построил, завтра из мечты начну строить действительность.

Начал. И скоро своего добился. Пошли и настучали.

Везет мне на имена — Лиля, Белла, Иветта.

28

Перед самым арестом я разбил зеркало, как нарочно, оно могло бы и уцелеть — маленькое, крепкое, я брился, оно выпало из руки, уголок откололся, с досады я хрястнул зеркальце об пол, и оно вдребезги. Верить в них, значит проявлять благоразумие, подготовиться к неожиданности, успеть разрядить капкан. Если же ты настроился бесшабашно, море тебе по колено, попадешь в беду со своим легкомыслием. Ты демобилизовал себя, рассыпался и получай по заслугам. «Пусть безликие боги примет мне всегда свою милость даруют».