Не так живи, как хочется

Один из первых печатных откликов принадлежит Тертию Филиппову. В «Русской беседе» он поместил большую статью, в которой оценивал пьесу с ретроградных, ветхозаветных позиций, превознося все то, что представляет самые слабые ее стороны. «Мысль этого произведения, — писал критик, — прекрасно выражается его заглавием: „Не так живи, как хочется“, особенно если прибавить другую половину пословицы: „а как бог велит“; но еще лучше можно бы выразить ее другой пословицей, тут же употребленной: „божье-то крепко, а вражье-то лепко“. Здесь под божьим должно разуметь начало закона, под вражьим начало страсти, воюющей противу закона». По мнению Филиппова, Островский проповедует «кроткую покорность судьбе», терпение — качества, за которые он особенно хвалит автора.

Вместе с тем, Филиппов считает, что «это произведение, так прекрасно задуманное <…> по исполнению слабее всех других, дотоле писанных произведений г. Островского». Главным недостатком пьесы критик называет «слабость в создании характеров», в частности неудачное исполнение фигур Петра и Еремки. Петру следовало придать больший размах, разгул; у Островского же Еремка «похож более на шута, чем на колдуна и вовсе уж не производит на читателя того околдовывающего впечатления, какое всегда есть в народном изображении этих лиц». Еремка пошл, вызывает своими словами скуку и досаду.

Не удовлетворяет критика и развязка драмы: «..здесь г. Островский показал свою обычную слабость; он не умеет никогда свести своего действия к круглому заключению, которое удовлетворило бы чувству читателя».

Причины недостатков пьесы Филиппов усматривает в неизжитом влиянии на Островского натуральной школы: «…ему как будто мешает ложный стыд и робкие привычки, воспитанные в нем натуральным направлением».

Сходное с этим мнение высказывал Ап. Григорьев. Еще до публикации пьесы в журнале он писал в «Москвитянине»: «Последняя драма Островского, еще более смелая по мысли, широкая по содержанию, новая по характерам, и еще более небрежная по формам, или, лучше оказать, пренебрегающая формами…» Именно после появления «Не так живи, как хочется» Ап. Григорьев объявил Островского «народным поэтом».

И позднее Ап. Григорьев неоднократно обращался к оценке этой пьесы. Так, в статье «Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина» есть любопытное высказывание, из которого очевидно, что критик не верил всерьез в раскаяние Петра, находя, что его смирения достанет лишь «до новой масляницы и до новой Груши». Образ Петра в целом он считал, однако, удачным и отмечал мастерское художественное изображение несколькими чертами размашистой до беспутства широкой русской натуры.

В статье «После „Грозы“ Островского» критик, отрицая сатирический элемент в творчестве Островского, писал, что и эта пьеса «столь мало—сатира, что в изображении главного самодура, старика Ильи Ильича, нет и тени комизма». Ап. Григорьев подчеркивает, что Островский изобразил здесь положительных героев. «Груша в особенности есть лицо, изображенное положительно, а не отрицательно, изображенное как нечто живое и долженствующее жить». Несмотря на это, критик здесь же признает, что «выполнение» пьесы стоит «ниже гениального замысла».

Особое восхищение Григорьева вызывали сцены, где описывается древний праздник масленицы: «… в драме — кроме ее осязаемых и видимых лиц царит над всем лицо невидимое, жирное, плотское, — загулявшая совсем масляница <…> наиболее уцелевший остаток нашего старого и доселе еще присущего нам язычества, пора полнейшей плотской разнузданности», когда загул, «дикий до беснования, достигает своих крайнейших пределов». Именно в этой статье Ап. Григорьев высказал уверенность, что композитор Серов напишет музыкальную поэму на сюжет драмы.

Восторженным было мнение о пьесе третьего критика из кружка молодой редакции «Москвитянина» — Е. Н. Эдельсона. Через десять лет по выходе пьесы он писал: «В драме <…> „Не так живи, как хочется“ на вас отовсюду веет широко схваченною русскою жизнью, русским духом. В герое Петре Ильиче вы видите чисто русского удалого молодца с его отчасти дикою наклонностью к восторгам самозабвенья или попросту к загулу. Вы чувствуете, как бьется эта сильная натура среди стеснительных для ее воли принципов, жизненных условий и т. п. Вы видите в лицо те силы, которые борются в душе этого страстного человека, и автор до такой степени проникся народным миросозерцанием, что даже олицетворил эти силы почти в том виде, как представляет их себе народ наш. Еремка — почти нечистая сила, мещане Агафон и Степанида представители начала порядка, семейности, одним словом, добра, по народному представлению <…> все, решительно все в этой драме льет яркий свет на характер нашего народа, его религиозные, бытовые и т. п. воззрения».